Элмо бегло осмотрел всю картину пожара и подошёл к нам.

— Плох? — спросил он.

— Точно не скажу. Он весь в дырках. Потерял много крови. Лучше заставь Одноглазого сварить какую-нибудь похлёбку. Он умеет делать такое подобие куриного супа из цыплёнка и разных трав, который возвращает надежду даже мёртвым. Он — мой единственный помощник.

— Как это произошло, Леденец? — спросил Элмо.

— Они подожгли конюшню и напали на нас, как только мы выбежали.

— Это я вижу.

— Грязные убийцы, — проворчал Кукурузник.

Хотя у меня было такое чувство, что своей конюшни ему было жалко больше, чем патруля.

Элмо сделал такое лицо, как будто жевал недозрелую хурму.

— И ни одного убитого? Хуже всего с Вороном? В это трудно поверить.

— Один убитый, — поправился Леденец. — Старик. Дружок Ворона, из той деревни.

— Щелчок, — пробормотал Элмо.

Щелчок не должен был покидать крепость. Капитан ему не доверял. Но Элмо не стал заострять внимание на этом нарушении порядка.

— Кое-кто сильно пожалеет о том, что затеял всё это, — сказал он.

В его голосе не было совершенно никакого волнения или эмоций. Таким же тоном он бы говорил о цене на картошку.

Я представил, как к этой новости отнесётся Шалун. Щелчок ему ужасно нравился. Для Душечки это, должно быть, будет трагедией. Щелчок ведь был её дедом.

— Они охотились только за Вороном, — сказал Кукурузник, — поэтому он так и пострадал.

— А Щелчок попался им под руку, — сказал Леденец. — Все остальные — только потому, что мы не отступили, — он показал на раненых.

Элмо задал вопрос, который сильно меня озадачил.

— Почему это повстанцы так упорно пытались достать Ворона?

Толстопузый околачивался вокруг и ждал, пока я смогу обработать ему рану на левой руке.

— Это были не повстанцы, Элмо, — сказал он. — Это был тот проклятый офицер. Оттуда, где мы подобрали Щелчка и Душечку.

Я выругался.

— Давай, работай иглой, Каркун! — сказал Элмо. — Ты уверен, Толстопузый?

— Конечно, я уверен. Спроси Весёлого. Он его тоже видел. Остальные были просто уличные бандиты. Мы хорошо посекли их, когда собрались с силами, — он махнул рукой в сторону конюшни.

Возле того, что от неё осталось, лежала дюжина тел, сложенных в штабель. Щелчок был единственным, кого я узнал. На остальных была поношенная одежда местных жителей.

— Я тоже его видел, Элмо, — сказал Леденец. — Но он был не самым главным. Тут был ещё один парень, который околачивался сзади, в тени. Он смотался, когда мы начали побеждать.

Кукурузник тоже был неподалёку. Он тихонько стоял и смотрел во все глаза.

— Я знаю, куда они пошли. Местечко на Унылой улице.

Мы с Одноглазым переглянулись. Он готовил отвар, складывая туда всякую ветчину из своей сумки.

— Похоже, Кукурузник знает наших ребят, — сказал я.

— Я-то тебя знаю, ты не из той породы, чтобы дать этим мерзавцам смотаться просто так.

Я взглянул на Элмо. Он уставился на Кукурузника. Насчёт него постоянно возникали кое-какие сомнения. Хозяин конюшни занервничал. У Элмо, как и полагается старому сержанту, было весьма зловещее выражение лица.

— Одноглазый, прогуляйся-ка с этим другом. Что он тебе скажет? — наконец промолвил Элмо.

Через несколько секунд Кукурузник уже находился в каком-то гипнотическом состоянии. Они вдвоём с Одноглазым тихонько бродили вокруг, болтая, как старые приятели.

Я переключил своё внимание на Леденца.

— Тот человек в тени, он хромал?

— Нет, это не Хромой. Слишком длинный.

— Даже если так, на это нападение должно было быть чьё-то благословение. Так, Элмо?

Элмо кивнул.

Ловец Душ просто описается, когда узнает. Добро должно было идти с самого верха.

Ворон издал что-то вроде вздоха. Я посмотрел на него. Глаза были слегка приоткрыты. Он опять издал тот же звук. Я приблизил ухо прямо к его губам.

— Зуад… — прошептал он.

Зуад. Опять этот проклятый полковник Зуад, с которым не поладил Ворон. Настоящий цепной пёс Хромого. Донкихотство Ворона вызвало порядочные осложнения.

Я рассказал о своих мыслях Элмо. Казалось, он не удивился. Возможно, Капитан и рассказывал кое-что из истории Ворона взводным командирам.

Вернулся Одноглазый.

— Дружище Кукурузник работает на другую команду, — сказал он.

Одноглазый оскалился в том подобии улыбки, которым он обычно пугает детей и собак.

— Я подумал, может, ты захочешь принять это во внимание, Элмо.