— У твоего отца большие амбиции. Он хотел для тебя лучшей жизни, а это возможно только в Америке. Ты единственный ребенок. Ты должна преуспеть больше, чем он; во всяком случае, не меньше.

— Но что я, по-твоему, должна делать? — спросила я, боясь признаться самой себе, сколь многого не знаю.

Мама закрыла глаза. Я подумала, что она заснула. Но потом услышала ее дыхание, долгий, дрожащий выдох, от которого она вся содрогнулась.

— Я хочу того же, чего хотел твой отец: чтобы ты нашла себе применение, — наконец сказала она. — Неважно в чем, но мы хотели, чтобы ты нашла себе применение.

Я встала. Поехала утром на работу. На Вильямсбургском мосту я заметила, что небо выглядит по-другому. Оно было желтым, такого оттенка, какого я никогда раньше не видела: непонятный желтушный шартрез, застарелый синяк. Позже, пытаясь понять, когда начался Конец, я всегда вспоминала цвет неба в тот день.

Прошлой ночью я не спала. Я лежала в дешевой кровати в своей квартире-студии в Бушвике, прислушиваясь к звуку собственного дыхания. Я думала о следующих днях на работе. Когда я не могла заснуть, то выдумывала какую-нибудь проблему с производством Библий, которую нужно было решить. Я подсчитывала стоимость швейцарской бумаги, которую клиент требовал использовать вместо китайской, потому что та была слишком рыхлой и типографская краска протекала на другой разворот, так что псалмы смешивались с притчами, Матфей противоречил Марку, а Петр теснил Иоанна. Я оценивала задержку в графике производства и поставок, к которой приведет эта теоретическая ситуация. Я знала, что я одна.

Пока поезд не нырнул обратно в туннель, у меня в сумке звякнул телефон — еще одно сообщение от Джонатана: Уезжаю в воскресенье. Поговори со мной пжлст

А что, если написать в ответ: Я беременна! От тебя, лол.

Мне нужно было как-то сообщить ему эту новость. Мы не виделись уже месяц — с тех самых пор, как он сообщил мне, что покидает Нью-Йорк. Он писал имейлы и эсэмэски, звонил мне. Я не хотела скрываться, но так мне было легче. Особенно потому, что я не знала, оставлю ребенка или нет.

Я выключила звук у телефона.

Я доехала до Канала, пересела на линию Q и добралась до Таймс-сквер. Утром в метро было мало народу. Когда я вышла на улицу, желтизна неба усилилась. И все вокруг становилось желтоватым. Даже на Таймс-сквер почти не было туристов. Вестибюль здания был пуст, если не считать Манни.

— Что ты здесь делаешь? — спросил он.

— Иду на работу.

— Погоди. Ты что, не читала…

— Извини! — крикнула я и юркнула в лифт. Я была не в том настроении, чтобы выслушивать шуточки о необычной для себя пунктуальности. Был четверг, без четверти девять, что для меня и впрямь довольно рано.

Лифт со скрежетом остановился. Постоял некоторое время и издал механический стон. Так всегда случалось между двадцать шестым и двадцать седьмым этажами — какой-то сбой. Потом что-то щелкнуло, и он плавно заскользил вверх, до тридцать второго этажа. Я задержала дыхание, ожидая, когда двери наконец откроются.

Когда они открылись, этаж за ними оказался темным. «Спектра» была погружена в могильную тьму, жалюзи были полностью опущены, так что наши кубиклы походили на маленькие тихие саркофаги. Из кабинета слева пробивался лучик света.

Я провела пропуском по двери и вошла.

— Э-э-эй, — позвала я.

Свет шел из кабинета Блайз. Пробравшись через лабиринт серых кубиклов, я обнаружила ее там. Она печатала на компьютере. Экран освещал ее прямое лошадиное лицо; длинные волосы были собраны сзади в хвост.

— Привет, — не глядя сказала она. — Ты представляешь, какая жопа.

— Какая?

— Письмо, которое они прислали утром, типа в шесть часов. Офис закрыт. Штормовое предупреждение. Ты что, не читала рабочую почту?

— Нет, — сказала я, чувствуя себя виноватой. — А ты почему здесь?

— Это все потому, что я разбила телефон, — сказала Блайз будто самой себе. Она посмотрела на меня. — Будет ураган. Вот. — Она повернула экран ко мне и погуглила погода в нью-йорке. Во всем Нью-Йорке и окрестностях объявлено штормовое предупреждение. Надвигается ураган третьей категории под названием «Матильда». Вечером некоторые линии метро будут закрыты. В Бруклине и Нижнем Манхэттене ожидаются паводки.

Утром мэр провел пресс-конференцию. Блайз запустила видеозапись. «Жители Нью-Йорка, — говорил мэр, — наша обязанность не в том, чтобы испугать вас, а в том, чтобы подготовить вас к худшему. Хотя все аварийные службы приведены в полную готовность, сегодня вечером у нас может не хватить ресурсов. Пожалуйста…»

— Как бы то ни было, — сказала Блайз, поворачивая экран обратно к себе, — я собираюсь забрать тут кое-что и поехать домой. — Она оглядела меня сверху донизу. — И тебе советую сделать то же самое.