В попытках истолковать взаимоотношения «родитель – ребенок» последний интерпретирует свой жизненный опыт в соответствии с тремя основными аспектами.

1. Для ребенка тактильность и эмоциональная привязанность (или ее отсутствие) феноменологически сопряжены с представлением о жизни в целом. Эта реальность предсказуема и ласкова или ненадежна, враждебна и причиняет боль? Именно первичное восприятие формирует у ребенка умение доверять.

2. Ребенок усваивает определенные типы поведения родителя и на этом основании делает выводы о самом себе. Поскольку дети чаще всего не могут объективировать жизненный опыт и проанализировать внутреннюю реальность родителя, родительская депрессия, злость или тревожность воспринимается как фактическая характеристика самого ребенка. «Я таков, каким меня видят или как ко мне относятся» – к такому выводу приходит ребенок. (Тридцатисемилетний мужчина спросил умирающего отца: «Почему мы никогда не были близки?» Отец разразился тирадой: «Помнишь, когда тебе было десять, ты бросил игрушку в унитаз, и мне пришлось потратить уйму времени, чтобы ее достать?» Далее последовал длинный перечень таких же заурядных событий. Из больницы мужчина вышел с ощущением внутренней свободы. Все это время он считал себя недостойным отцовской любви, но, отец освободил его для нового представления о себе, раскрыв его заблуждения.)

3. Ребенок становится свидетелем того, как взрослый преодолевает жизненные трудности, и усваивает не только поведение родителя, но и его установки (главным образом его отношение к себе и окружающему миру). Опираясь на увиденное, дети приходят к масштабным выводам относительно выстраивания отношений с окружающей реальностью. (Одна женщина, выросшая в напряженной атмосфере, созданной всепоглощающей тревожностью матери, рассказывала, что впервые подвергла сомнению ее пессимистичное мировоззрение, только когда уехала в колледж. На первом курсе ей казалось, что остальные студенты попросту не подозревают, какие ужасные опасности их подстерегают. На втором году обучения девушка начала понимать, что является заложницей материнской тревожности, но отныне может относиться к себе и миру гораздо проще.)

Совершенно очевидно, что заключения о самом себе и окружающем мире основаны на весьма ограниченном опыте конкретных родителей, реагирующих на определенные обстоятельства. Под воздействием магического мышления («Весь этот опыт предназначен для меня и связан со мной») все принимается слишком близко к сердцу. В результате мы чрезмерно обобщаем свои выводы, поскольку оценивать неизвестное можем, лишь исходя из того, что знаем на текущий момент. Начиная жизненный путь с неизбежно предвзятой, ограниченной и вредоносной позиции, мы запасаемся представлениями и реакциями, влияющими на наше поведение, и идем по жизни с шорами на глазах.

Индивидуальный характер этого ущербного самоощущения и стратегии, на основании которых в раннем возрасте формируется наша личность, варьируются в зависимости от природы детских переживаний. Каждая категория травм – пренебрежение или избыточное давление – порождает поведение, являющееся бессознательной, непроизвольной реакцией [5] .

В состоянии подавленности ребенок ощущает громадность Другого, размывающего его хрупкие границы. Лишенный возможности выбирать жизненные обстоятельства, не обладающий объективностью, позволяющей определить природу проблемы Другого, и не имеющий данных для сравнительного анализа, ребенок занимает оборонительную позицию, становясь чрезмерно чувствительным к окружающей среде и «выбирая» покорность, созависимость и компульсивность в целях защиты нестабильной психической сферы. Он осваивает разнообразные формы приспособления, воспринимая жизнь как по определению подавляющую его собственное, относительно беспомощное «я». Таким образом, мужчина, реализующий бесконечные требования матери превзойти отца и добиться успеха, становится высококлассным специалистом, но при этом швыряет деньги направо и налево, что приводит его к финансовому и эмоциональному краху. Его взрослая жизнь, кажущаяся на первый взгляд выбором разумного свободного человека, оказывается вынужденным подчинением непомерному давлению со стороны Другого вкупе с бессознательным бунтом, который проявляется в стремлении к неудачам в виде пассивно-агрессивного протеста.

Столкнувшись с отвержением, иными словами, недостатком внимания и заботы, ребенок может «выбрать» модель зависимости и (или) положить всю жизнь на поиск более положительного Другого. Вот почему женщина, недолюбленная в детстве, в зрелом возрасте меняет одного любовника за другим, но при этом все ее отношения заканчиваются разочарованием и неудовлетворенностью. В какой-то мере ее повышенные эмоциональные потребности отпугивают мужчин, а в какой-то она неосознанно выбирает холодных партнеров. Не получив от отца достаточно тепла и ласки, всю свою последующую жизнь она подсознательно формирует двойственное, саморазрушающее представление о себе как о «человеке, который никогда не получает любви и, следовательно, недостоин ее», но при этом тешит себя несбыточной надеждой на то, что очередной мужчина залечит внутреннюю травму, нанесенную в детско-родительских отношениях.

Эти травмы и различные бессознательные реакции, усвоенные внутренним ребенком, в значительной мере определяют взрослую личность. Человек не может быть свободным: его роль в окружающем мире диктуется пережитым в детстве. Таким образом, взрослая личность демонстрирует не последовательные зрелые решения, а рефлекторную реакцию на приобретенный в детстве опыт и травматические эпизоды.

Юнгианская модель отождествляет любую рефлекторную эмоционально заряженную реакцию с природой личностного комплекса. Сам по себе комплекс нейтрален, хотя в нем есть чувства, сопряженные с эмпирически усвоенным образом. Чем интенсивнее первоначальное переживание или чем чаще оно повторялось, тем более сильное влияние на жизнь человека оказывает комплекс. Комплексы неизбежны, так как у каждого человека есть своя личная история. Проблема заключается не в наличии у нас комплексов как таковых, а в их власти над нами. Одни комплексы защищают нас, а другие мешают принятию решений и даже подчиняют себе всю нашу жизнь.

Комплексы всегда в большей или меньшей степени неосознанны, они заряжены энергией и действуют в автоматическом режиме. Обычно, отвечая на событие настоящего, психика действует по аналогии, как бы задавая себе вопрос: «Когда подобное случалось ранее?» Нынешний стимул может лишь отдаленно напоминать нечто имевшее место в прошлом, но если ситуация сопоставима в эмоциональном плане, запускается реакция, обусловленная прошлым событием. Мало у кого из людей не проявляются эмоционально заряженные реакции в ситуациях, связанных с сексом, деньгами и властью, поскольку эти аспекты, как правило, ассоциируются с важными событиями в прошлом.

Из всех комплексов наибольшее влияние оказывают те, что связаны с интериоризированными отношениями с родителями. Мы называем их «комплекс отца» и «комплекс матери». Отец и мать, как правило, два самых важных человека для каждого. Они дали нам жизнь и отправили в свободное плавание. Мы впитывали их отношение к нам и окружающей действительности. Герои-мачо из произведений Хемингуэя, к примеру, олицетворяют сверхкомпенсацию страха перед женщинами, свойственного мальчику из Оук-Парка, Иллинойс. Этот страх ему внушила мать, которая хотела, чтобы вместо сына у нее родилась дочь, и которая отличалась эмоциональной агрессией, даже когда писатель уже стал взрослым. Франц Кафка был настолько подавлен авторитарным отцом, что вселенная казалась ему всесильной, далекой и равнодушной. Все это, безусловно, не умаляет их заслуг в создании великих художественных произведений, однако форма и главенствующий мотив их творчества сводились к попыткам проработать, компенсировать и по возможности преодолеть первичные родительские комплексы.