– Я не хочу, чтобы ты уходила, – сказала Элис.

– Мне семьдесят, – ответила Мелинда. – Все будет хорошо.

– Ну что ж, – сказала Эмили. – Во-первых, это печально, а во-вторых, это значит, что теперь Элис будет боссом? – Она подняла вверх большие пальцы.

Ее слова застали Элис врасплох, и она залилась краской.

– Я даже не думала об этом.

Повышение хорошо бы уравновесило ее расставание с Мэттом. От мысли о том, что скоро у нее может появиться больше свободного времени, если ей не придется больше ходить в больницу, по коже побежали мурашки. Ведь люди так справляются с горем? Закапываются в работу? Это ей было представить куда легче, чем попытки освоить вязание или приложение с медитациями.

Мелинда откашлялась.

– Это было бы чудесно, но увы. Сюда пригласят начальника приемной комиссии из подготовительной школы Спенсера. – Она помедлила, прикидывая, сколько может рассказать. – Мне кажется, они хотят пересмотреть направление развития.

Эмили повернула кисти пальцами вниз. Мелинда похлопала ее по коленке.

– А, ну да, – сказала Элис. – Конечно.

– Блядь, это так тупо, – выпалила Элис. – Простите мой французский, Мелинда.

– Девочки, перестаньте, – сказала Мелинда. – Давайте не будем драматизировать. Я встречалась с женщиной, которую они берут. Она очень умная, очень хваткая. – На утешение это не тянуло, Мелинда и сама это понимала.

Если бы кто-то спросил, Элис не сказала бы, что рассчитывала однажды занять место Мелинды. Мелинда была незаменима, единственная в своем роде, да и какая у нее была квалификация? Школа, конечно, отправляла ее на какие-то курсы по администрированию, но у нее не было магистерской степени. Она никогда не думала о том, чтобы заниматься тем же самым в другой школе. Что она знала о тех родителях, о тех детях? Идея пригласить какого-то «профессионала из Спенсера» казалась дурацкой со всех сторон, словно эта работа – отбор детей, сортировка их по классам, налаживание общения – была какой-то обычной бизнес-задачей. Элис так привыкла к Мелинде, к тому, что все делается так, как делалось всегда, что просто не могла представить, как будет сидеть в кабинете, а у руля в это время будет стоять кто-то другой. Эмили переживет, она еще молодая. Она скоро уйдет: пойдет учиться в магистратуру или еще куда-нибудь. Так поступало большинство.

Когда Элис только-только выпустилась из школы искусств, работа в Бельведере казалась чем-то забавным и чудным, этакой шуткой. В Бельведер часто брали недавних выпускников на вакансии начального уровня, и легкий налет кумовства никого при этом не смущал, потому что никто не оставался там надолго. А Элис осталась. Осталась в Нью-Йорке, осталась в той же самой квартире и осталась в Бельведере.

Она всегда полагала, что это ее сильная сторона. Стабильность. Ответственность. В последний раз ее повышали четыре года назад, когда пришла Эмили. До этого она была у Мелинды единственной ассистенткой, а перед этим ее просто перебрасывали по разным подразделениям как временного помощника, затыкая дырки там, где не хватало рук. Время пролетело быстро: сначала пять лет, потом десять и так далее. Сейчас она уже работала в школе дольше, чем проучилась там, а некоторые из ее любимых коллег когда-то были ее учителями. Первые десять лет она работала человеком-пластырем: тут кто-то ушел в декрет, там кто-то сломал ногу, спускаясь в метро, и Элис всегда была на подхвате, надежная и своя. Она всегда была счастлива в Бельведере, настолько счастлива, насколько возможно. Время от времени она, конечно, чувствовала себя игрушкой, которую убрали подальше, не в силах расстаться насовсем, но по большей части да, она была счастлива.

– Элис, она тебе понравится, – сказала Мелинда. – Вообще-то, я думаю, что она будет хорошим наставником. Лучше, чем я. – Мелинда склонила голову набок, и Элис увидела, что у нее заблестели глаза. – Я ведь всегда просто придумывала все на ходу.

Элис и Эмили расплакались, а Мелинда тут же сунула им коробку бумажных салфеток – подготовленная, как всегда.

Когда ты взрослый, день рождения, выпавший на субботу, немного похож на летний день рождения в детстве. В двадцать это, разумеется, круто, потому что не надо с похмелья идти на работу, но потом очарование пропадает. Если день рождения выпадает на будний день, на работе может неожиданно собраться междусобойчик, кто-то даже может достать из закромов бутылку шампанского, если настроение располагает. А вот в выходные взрослые с куда меньшей вероятностью позвонят доброму коллеге с поздравлениями. Коротенькое сообщение или комментарий в соцсетях – вот, пожалуй, и все. Элис была не рада тому, что ее день рождения пришелся на субботу, и от этих мыслей почувствовала себя жалкой, поэтому она отодвинула кофейный столик к стене и включила на Ютубе десятиминутный ролик с йогой, но в итоге выключила его на середине, когда инструктор начала часто дышать через нос, надувая и сдувая живот, как кошка, собравшаяся блевать.

Раздался звонок в дверь. Привезли доставку – на месте обратного адреса стоял номер абонентского ящика матери. Серена не была в Бруклине лет десять, и за все время, что Элис жила на Чивер-плэйс, бывала у нее в квартире всего раз или два. Она не всегда присылала подарки, но этот год был особенным, и когда Элис открыла коробку, то без удивления обнаружила внутри несколько больших кристаллов и металлическую поющую чашу. Серена не могла пройти мимо ни одной методики исцеления, и Элис понимала, что все ее подарки, как и похожие на них, которые ей доводилось получать, были своего рода безмолвным извинением, единственным видом извинений, на который она могла рассчитывать.

Когда Элис представляла свой сороковой день рождения – в той степени, в какой люди вообще представляют подобные вещи, – в ее воображении все выглядело по-другому. Ей довелось побывать на нескольких шикарных сорокалетиях в таунхаусах Бруклин-Хайтс с выездными банкетами, и она знала, что ничего подобного у нее не будет. Никаких приглашенных официантов, разносящих микроскопические киши из «Питер Люгер» или еще какого-нибудь древнего нью-йоркского ресторана, очаровательного, законсервировавшегося в своей архаичности, где официантами работают не начинающие актеры и модели, а хмурые немолодые мужчины в жилетах. Когда Сэм пару месяцев назад исполнилось сорок, муж снял для нее номер в отеле, где она целую ночь провела в одиночестве и тишине. К тому моменту, когда ее матери исполнилось сорок, родители были уже в разводе, Серена была вне поля зрения и на пути в новую жизнь. Большинство лечащих врачей отца были моложе ее, и эти люди всегда уверенно заговаривали с ней, вооружившись своими учеными степенями и профессиональными знаниями. Некоторые из них были, наверное, лет на десять моложе. И пока они препарировали трупы и запоминали названия костей, чем занималась Элис? Ее отец читал по три книги в неделю, иногда больше, и всегда отвечал на каждое фанатское письмо. Как-то раз она пыталась начать бегать. Несколько лет она участвовала в программе для наставников, но потом «младшая сестричка», которую ей назначили, поступила в колледж, и они потеряли связь.

Вытащить Сэм на ужин всегда было сложно, потому что у нее были дети и она жила в Нью-Джерси, а такие обстоятельства даже по одному обойти не так-то просто. Они должны были встретиться в ресторане в Вест-Виллидж – не самое удобное место для них обеих, но, поскольку и той и другой нужно было до него ехать, это, по крайней мере, казалось честным. Но за час до ужина, когда Элис уже собиралась идти к метро, Сэм позвонила и сказала, что у Лероя поднялась температура и что она еще может приехать, но не сможет задержаться надолго, и было бы здорово, если бы они встретились где-нибудь поближе к тоннелю Линкольна. Тоннель выходил на Тридцать девятую улицу к конференц-центру Джейкоба Джевитса – пожалуй, наименее привлекательному уголку Манхэттена. Элис ответила «конечно», потому что хотела отпраздновать и ей было, в целом, все равно, где именно.