Шрифт:
Голова закивала. Противно заныл гудок. Состав тронулся. На ходу забрасываю оружие в вагон и прыгаю сам. Ольга мне помогает.
– Скорей бы все кончилось, - стонет она.
В Чарджоу наш состав ставят на отдельную ветку и окружают милицией. Они явно бояться приблизиться к нам и прячутся за соседними вагонами и строениями. Появляется один храбрец, это бравый полковник.
– Старшего можно на переговоры, - кричит он.
Я соскакиваю и подхожу к нему.
– Вы старший?
– Я отвечаю за охрану эшелона.
– Сдайте оружие.
– Пойдемте со мной.
– Зачем?
– Я вам покажу кое-что.
Он нехотя идет со мной. Я подвожу его к вагону.
– Вот здесь раненый в Сандыкачи, когда националисты пытались там вырезать всех русских, - мы идем дальше, - здесь тоже раненый, там тоже, а вот здесь раненый вчера, когда бандиты пытались ограбить эшелон. Там еще и еще. И ранены они, защищая женщин, детей и стариков, свои семьи. В Сандыкачи мы потеряли семь человек, неужели вы хотите продолжить список жертв. Мы отбивались от бандитов охотничьими ружьями, которые законно являются принадлежностью хозяев.
Полковник молчит. Он заскакивает в вагон, я остался на земле. Там идут бурные разговоры с озлобленной русской семьей. Ко мне подходит Максимов.
– Ну как?
– Пока уговариваю.
Выскакивает полковник и бросает мне фразу, не глядя в лицо.
– Сдайте только автоматы, ружья можете оставить себе.
– Спасибо, полковник.
Он взглянул на меня, как на сумасшедшего и пошел к своим.
Оказывается машинист тепловоза сообщил по рации о ЧП на дороге в Чарджоу, поэтому администрация так нервозно отреагировала на наше появление. Через два часа мы сдали оружие и милиция ушла. Мы вызвали скорую помощь и под плачь родственников, раненого пришлось отправить в больницу. На нашей стоянке забурлил народ, появились торговцы и торговки. Чарджоу это не Сандыкачи. Нам здесь поторопились выдать уголь, заправили водой и побыстрей вытолкнули мятежный эшелон в пустыню. Мы даже не платили мафии очередной мзды.
У границы с Узбекистаном в Газ-Ачане стоят еще два таких же эшелона. Мы встали рядом с ними и сразу же стали узнавать последние новости.
– Давно стоите?
– Нет. Второй день.
– Что так сложно?
– Туркменские пограничники мзду собирают.
– И много?
– По пятьдесят тысяч с головы, не различая младенец или нет.
– Тогда чего стоите так долго?
– Посмотрите вон туда. Видите склады. Это многие беженцы уже не имеют денег и вынуждены почти за бесценок торговать своим барахлом, что бы выбраться отсюда. Вот из-за этого и стоим. Скупщики из Ургенча приезжают в основном по четвергам и вторникам.
– Но мы же еще раз вернемся в Туркмению? Неужели и там так же?
– Говорят, так...
В этот же день вдоль нашего эшелона двигался жирный прапорщик с двумя солдатами.
– Сколько вас?
– спросил он, записывая в блокнот номер вагона.
– Трое.
– Ага. Налог нужно платить, 150 тысяч.
– Вот возьми.
Я протягиваю деньги. Он пересчитывает их мокрыми от жары пальцами.
– Что-нибудь запрещенное, оружие, золото провозите?
– Нет, ничего не везем. У нас есть декларация на все имущество.
Прапорщик кивает головой.
– Все, пошли дальше, - кивает своим головой.
– А квитанцию?
– Какую квитанцию. Я отметил вагон и хватит. Москали проклятые, еще и требовать, что-то хотят.
Я пытался ему ответить, но тут Ольгина рука опустилась мне на плечо и ногти впились в кожу. Прапорщик с солдатами, ворча идет к следующему вагону.
– Успокойся, - говорит Ольга.
Мы оказались не так ограблены как соседи, и кроме того Максимов, имея крохи общественных денег уплатил кое за кого. Нам дали добро на проезд в Узбекистан.
– Еще одна такая граница и мы в жопе, - злится Максимов.
– У нас еще их три. Опять в Туркмению, потом опять в Узбекистан, а там Казахстан и Россия.
– И это раньше была могучий Советский Союз. Все братья, друзья. А этих друзей только шибанула бацилла национализма, так мы сразу стали низшим сортом и теперь они издеваются над нами как хотят. Самое поганое, я тебе скажу по секрету, по нашим данным, родным русским до нас нет дела. Москва морду воротит, как только возникает вопрос о беженцах. Миллионы русских возвращаются в Россию, а ждет-то то их... шиш. Там мы никому не будем нужны.
– Ты не прав, Не может Россия бросить своих.
– Эх, Коля, Коля. Я уже старый мужик и возвращаюсь в Россию нищим, а нищим сейчас там делать нечего...
Загудел тепловоз. Мы разбежались по своим вагонам.
Ургенч встретил солнечным утром. Ни кто не требовал с нас плату за воду, уголь валялся горами и мы спокойно воровали его мешками и корзинами. Какие-то личности обходили вагоны.
– Эй, - в дверь просунулась хитренькая, маленькая головка в тюбетейке, - золото, серьги камни есть. Я покупаю, хорошие дам деньги. Хочешь, продуктами оплачу.