– Через два месяца исполнится девятнадцать.

– Великая Богиня! – он встряхнул головой. – Я думал, мы ровесники – мне двадцать шесть. Вы такая уравновешенная, зрелая, рассудительная… Илона в восемнадцать в куклы играла!

– Я тоже играла.

Отвернулась, чтобы скрыть волнение. Последнюю куклу в смешной полосатой юбке брат привёз мне из Гидара, вручил со смехом – держи, малышка. Я взяла куклу с собой в Куарр. Через день Лайда не стало.

– В десять лет я мечтал стать военным, как мой отец, – заговорил Ирвин. – Он тогда только что вернулся из Катиза, герой войны, с боевыми наградами. Я бегал за ним хвостиком и канючил – похвастайся своими подвигами! Он или отмалчивался, или отделывался общими фразами. Спустя неделю родители дали торжественный ужин, и хмельной друг отца рассказал. О том, как за секунды исчезают в гидарском огне люди: тело превращается в пепел, а одежда, обувь, украшения невредимые падают на землю. Что потребовалось сжечь лишь один город, чтобы Катиз признал себя побеждённым. Они ходили по этому городу с нетронутыми домами, заглядывали внутрь, видели кучки вещей, которые недавно были людьми. Друга потрясли ошейники на собачьей подстилке – один большой и несколько маленьких, собака и щенки. После этого посещения несколько стихийников, в том числе и мой отец, подали в отставку. Ужин закончился тем, что отец с друзьями напились до беспамятства. А мне стали сниться кошмары. Наш дом, объятый голубым пламенем, горящие отец и мама и потом – их одежда, валяющаяся на полу.

Ирвин помолчал, затем продолжил:

– Кошмары снял Тэйт – его дар прорезался рано. Не представляю, что было бы со мной, Мэй, если бы мои родители сгорели наяву. Я могу лишь восхищаться вашей стойкостью. Вы потеряли родину, дом, семью – и нашли в себе мужество жить дальше.

– То, что вы считаете мужеством, в Орлисе называли бездушием. – Я взглянула в его глаза, прозрачные, словно чистая вода в роднике. – Разве до вас не дошли слухи о кирейке, у которой вместо сердца камень?

– Я не слушаю сплетни, – отмахнулся Ирвин. – О стихийниках тоже болтают гадости, разве что никто не посмеет высказать это одарённому в лицо – чревато последствиями. Расскажите мне о вашем детстве, Мэй. С кем вы дружили, чем увлекались, кто учил вас языкам?

– Вам это правда интересно?

– Ещё как, – улыбнулся он. – А потом я поделюсь своими детскими шалостями. До Кагара два часа, вот увидите, мы приедем добрыми друзьями.

– У меня было очень счастливое детство. – Я повернулась к окну. Солнечный диск резал взгляд, но теперь для слезящихся глаз появилось оправдание. – Любящие родители, заботливый старший брат, множество подруг. Я росла книжным ребёнком, рано научилась читать, однако находила время и для игр. В нашем доме часто жили гости из других стран – друзья и партнёры отца, их жёны, дети, все они говорили на разных языках. Когда ты с рождения слышишь чужую речь, легко запоминаешь слова. Мы с Лайдом даже не замечали, как переходили с одного языка на другой – фраза на нейсском, другая на катизском, третья на гидарском. Восемнадцать лет – словно один чудесный день. Подарки, наряды, развлечения. Папа с мамой не отказывали мне ни в чём, баловали и чересчур оберегали от реального мира. Я хорошо знала языки и древнюю историю, только оказалось, что этого слишком мало, Ирвин. Меня не подготовили к тому, с чем я столкнулась, и выжила я лишь чудом.

– Мэй, девочка, проснись! – раздался над ухом голос тёти.

– Ещё полчасика, – сонно протянула я, но она не унималась.

– Вставай, Мэй! Вставай!

Я открыла глаза. Спальню освещал фонарь в руке тёти – стеклянный шарик, внутри которого переливался знаменитый гидарский огонь. Эти светильники не требовали подпитки и никогда не гасли окончательно – достаточно было встряхнуть посильнее, и свет разгорался вновь. Стрелки часов на стене слились в одну вертикальную линию остриём вниз.

– Тётя, половина шестого! Зачем ты меня разбудила?

– Надо уезжать, Мэй, – синие глаза были непривычно суровы.

– Куда? – растерялась я.

– Подальше отсюда. – Тётя кинула на кровать мои тунику и лосины, распахнула шкаф, нагнулась, перебирая обувь. – Сначала в Даорр, потом… потом решим. Здесь оставаться опасно.

– Ты что? – рассердилась я. – Какой Даорр? Сегодня приезжают Лайд и папа с мамой!

– Они не приедут, – тётя прятала лицо.

– Почему не приедут? Ты получила письмо?

– Не я, – она вытащила из шкафа ботинки и пальто. – С леттой Арилeйн только что связался сын, он живёт в столичном пригороде… жил. Огория в полночь открыла тоннель и перебросила войска к нашей столице, гидарские стихийники сожгли Лиорр… Да одевайся ж ты, Отрешённого ради!

К тунике я не притронулась.

– Что значит сожгли?

– Тебе не пять лет, Мэйлин. – Тётя выпрямилась. – Ты знаешь о силе гидарского огня. На месте нашей столицы теперь пустой город. Там не повреждён ни один камушек – и не единого живого существа на несколько часов пути вокруг. Мгновенная смерть. Нам в Куарре так не повезёт, нас захватят войска. Возможно, они уже близко. Мне не страшно, я прожила долгую хорошую жизнь, да и не польстится на меня никто. Другое дело ты.

Я никак не могла ухватить смысл тётиных слов. Гидарский огонь, мёртвый город, родители не приедут… И вдруг в груди словно лопнула сжатая пружина, которая разорвала внутренности нестерпимой болью.

– Тётя, они погибли?! Они все погибли?! Мама, папа, Лайд!

– Тихо! – маленькие сильные руки встряхнули меня. – После, Мэй. После всех оплачем. Сейчас на это нет времени. Одевайся, я заведу везиль. Если есть деньги, бери с собой, но больше ничего, поняла?

Кивнула, дрожащими руками натянула бельё, тунику, лосины, зашнуровала ботинки, застегнула пальто. Переложила в карман монеты, из ящика стола забрала мамин подарок на восемнадцатилетие – цепочку с подвеской в виде знака бесконечности, вписанного в треугольник, символ Отрешённого. Надела на шею, шепча молитву. Кровать заправлять не стала, спустилась вниз, в пристройку, где уже тарахтел, разогреваясь, везиль – ещё дядин, старенький, но надёжный и мощный. В двух огромных фонарях тоже бился гидарский огонь, беспощадный и равнодушный к тому, как и для чего его используют. Села на переднее сидение рядом с тётей. По щекам текли слёзы, которые не приносили облегчения. Мама, папа, Лайд…

Конец ознакомительного фрагмента.