— Скажите, господин Бергер, а что у вас за медали? Впервые вижу подобные, — заполняя одну из пауз, спросила какая-то симпатичная дама.

— Награды Французского легиона. «Крест Воинской доблести» и «Крест Военного ранения».

— То есть вы у нас уже герой со стажем? — кокетливо прикрывшись веером, улыбнулась дама.

— Нет-нет, что вы. Вся моя доблесть в той стародавней истории уложилась в том, что я смог выжить при подрыве фугаса, на который сам же и наехал, будучи за рулем бронеавтомобиля, ну а крест за ранение как понимаете комплектом шел.

Слова про «стародавнюю историю» вызвали ожидаемую реакцию — учитывая, насколько Никлас молодо выглядел. Послышалась пара дежурных шуток, раздался дежурный смех.

— То есть во Французском легионе медали раздают безоглядно и кому ни попадя? — неожиданно спросил Радим Милославский, который так и остался непредставленным.

«Ах ты ж с-собака бешеная», — вежливо улыбнулся ему Никлас. От близости Есении он немного потерял голову и просто забыл, что сейчас за словами надо следить как никогда.

— Простите, я не знаю вашего имени…

— … — Милославский, сразу не найдя что ответить, открыл было рот, но Никлас его опередил.

— Впрочем, неважно. Вы кого-нибудь знаете в армии?

Радим Милославский — один из немногих, был на приеме в гражданском костюме, не мундире. И он, как и его младший брат Ратмир — Никлас знал об этом, являлись офицерами корпуса госбезопасности, к армейским частям никакого отношения никогда не имея. И сейчас Радим смотрел на Никласа с холодной злостью во взгляде — а те люди, которые занимали освободившиеся ранее места после ухода седовласого чиновника с супругой, начали задумываться не совершили ли они ошибку.

Никлас тоже задумывался, а не совершает ли он сейчас ошибку, но без особого энтузиазма — уже все сделал, раньше надо было задумываться. Он снова улыбнулся вежливо, развел руками.

— Я может быть не совсем правильно выразился, давайте объясню: если брать детали, то после подрыва фугаса я, едва очнувшись, убил разыскиваемого тремя разведками военного преступника, который в тот момент, так случилось, просто пробегал мимо меня. И здесь, видите ли, важен угол взгляд на произошедшее — для обычного солдата, монотонно выполняющего боевую работу, это вполне рутинное событие. Но для гражданского человека — несомненно доблесть. Поэтому кажущееся небрежение к полученной награде это не обесценивание своего поступка, а скорее дань уважения тем солдатам, которые демонстрируя настоящий героизм наград за это не получили.

Никласа слегка понесло, он это чувствовал. Разум ему сейчас говорил остановиться и кричал о последствиях — тех самых, которые принесли Горчакову увечья после отношений с девушкой, носящей золотой перстень. Но Никлас не остановился, продолжил говорить — внутреннее понимая, что этот фарш обратно будет уже не провернуть:

— Кроме того, есть еще немаловажный момент. В армии — если рассматривать ее как явление, после любого чрезвычайного происшествия главная задача командования — не выйти на самих себя в поиске виновных. Поэтому любую оплошность при возможности всегда стараются в подвиг обратить, оттого и случаются совершенно неожиданные награждения. Нет-нет, я понимаю, что в московских легионах конечно же все совершенно не так! Тем более что даже слышал мельком: в Кемской волости сейчас проходит череда арестов, что явно свидетельствует о способности системы к самоочищению…

Никлас холодно улыбнулся, видя, как некоторые стоящие рядом люди заметно напряглись, а некоторые — наоборот, воодушевились. Вот она, та самая для них возможность в нужный момент вставить нужную фразу, для того чтобы получить новую возможность. Но Никлас, случайно начавший этот монолог, затеял и продолжал его сейчас совершенно для другого. Поэтому, не давая никому и слова вставить, повернулся к Есении и коснувшись медалей на левой стороне груди, снова заговорил:

— Но я абсолютно уверен, что даже в России бывают ситуации, когда в ходе доклада изначальная информация превращается совершенно во что-то другое, кардинально меняя картину в глазах смотрящего.

Есения после этих слов заметно смутилась. Лицо Милославского окаменело — похоже, от опричника он подобной отповеди совершенно не ожидал. Никлас, если честно, и сам от себя не ожидал.

— Простите, я что-то углубляюсь в политику, — обратился Никлас к безликим собеседникам, отворачиваясь наконец и от Милославского, и от Есении. Задумался, как теперь выруливать после всего того что только что наговорил, но ничего делать не пришлось: буквально несколько секунд, и пространство вокруг начало очищаться — создавая словно полосу отчуждения вокруг него. Мало того, что группу людей рядом как ветром сдуло, так и идущие в сторону Никласа гости приема начали сворачивать с пути, взгляды их соскальзывали, теряя интерес, редкая толпа вокруг еще более рассосалась. Исчезла и Есении со спутником — куда и как они ушли, Никлас даже не заметил.

Почувствовал спиной знакомый взгляд, понял в чем дело и невольно улыбнулся.

— Ну наконец-то, — почти не размыкая губ, произнес Никлас, оборачиваясь и глядя в алеющие глаза Катрин. — Ох простите. Леди Мария, — поцеловал он протянутую руку главной ворожеи Ленинградского Пограничного округа, которая стояла рядом с юной ведьмой.

Катрин предупреждала Никласа, что, не появляясь перед публикой будет рядом вместе с группой поддержки и сразу появится, если ему будет нужна помощь. Но вот о том, кто именно будет состоять вместе с ней в группе поддержки, Катрин не предупреждала.