– Покойнички то они часто являются с того света. Бывает привидится тебе маменька усопшая или кухарка еще у прабабки служившая, а ты и не знаешь – снится оно или наяву.

– А мне никогда не приходилось видеть мертвецов, – рассеяно сообщил писатель.

– Так ты молодой еще, мало кого схоронил на своем веку. Вот в том году сосед наш. Иван Ильич – возьми, да и застрелись. Страшная смерть! Греховная. Так он, не отпетый, дважды являлся мне. Вот в этом самом саду его видела – стоял у оградки и смотрел на меня, взгляд – жуткий, невидящий. Осенила я себя крестным знамением, так видение и исчезло. А через неделю снова показался – на кладбище, бродил за воротами. За воротами его и схоронили. Ты, Коленька, если увидишь не упокоенную душу – сразу крестись и твори молитву.

Тем временем почти совсем стемнело, а ветер усилился. Где-то вдалеке, на западе, небо еще светлело кобальтом, а с востока наступала аспидная тьма. Евдокия, совсем продрогнув, ушла в дом, а Полянский все никак не мог надышаться пряной свежестью летней ночи. Откуда-то со стороны леса послышался отдаленный девичий смех, и как показалось писателю, промелькнул между деревьями белый сарафан.

Полянский улыбнулся молодому крестьянскому задору, которому не страшны темнота и раскисшая от дождя земля, и отправился спать.

Утром, после пробуждения Николаю ужасно не хотелось подниматься с кровати – так бы и лежал, глядя как солнечные лучи, проходя сквозь ажурную занавеску рисуют на полу затейливые узоры. За окном неугомонно щебетали птицы, пахло старым деревом, луговой травой и липовым цветом. Откинувшись на приподнятую подушку, Полянский вновь принялся изучать свои записи. Слишком мало их было даже для небольшой сказки. Однако времени еще предостаточно- он дал себе сроку до сентября.

Писатель подошел к окну, настежь растворил его и подставил лицо теплым июньским лучам. По саду бегала худая тетушкина левретка и звонко лаяла на бабочек-капустниц. Предстоял долгий, по-летнему теплый день.

За завтраком Евдокия, охая и ахая, рассказала, что из-за вчерашних разговоров ей приснился покойный супруг. Однако снился не живым, а утопленником, хоть, по правде, скончался он от чахотки. Будто выловили его из пруда мужики, и лежит он берегу синий и вспученный. А сама она, Евдокия склонилась над ним и плачет, убивается. А тот возьми, да и открой ни с того ни с сего глаза да хвать ее мокрой рукой за локоть. Так и проснулась тетушка посреди ночи и до самого рассвета глаз не смыкала, молясь пред лампадкою за упокой души Алексия. Раздосадованный Полянский клятвенно пообещал старушке впредь не заводить на ночь глядя разговоры про покойников и всякую нечисть. Однако крестьянам он такой клятвы не давал и потому с нетерпением ждал вечера, чтоб вновь отправиться в деревню.

Днем он написал три письма товарищам в город, сделал несколько пастельных набросков с усадьбой и старой липой, побродил по мокрой хвое в лесочке и даже зачем-то набрал в карман молодых шишек, которые всю дорогу до дома с особым удовольствием нюхал.

Вечером овчар Тихон на сеновале рассказывал Полянскому, что нынешняя неделя – русальная и вся нечисть свистопляску устраивает. В лесок, или того хуже не болото – одному лучше не соваться, да и втроем не стоит. В позапрошлом году утащили девки-утопленницы двух крестьянок.

– Как утащили? – с неподдельным интересом спросил писатель, – Куда?

– Знамо дело куда! На тот свет, к нечистому. Пошли Аграфена с Марьей в лесок за лебедой, да так и не вернулись. Нашли йихнии платки и кресты нательныя. Все и смекнули – утащили баб русалки. Они, русалки баб на дух не терпят. Нашего брата мужика, бывает тоже топят, а бывает пощекочут и отпустют. А ежели баба им попадется – то все, считай сразу покойница.

– А ты сам то их видал? – Полянский жевал соломину и смотрел на щербатый диск луны, висевший в светло-синем еще небе.

– Русалок-то? Видаал. Малой был, купались мы в реке с ребятишками, баловались, плескались. Я в заводь заплыл и чую – за ногу меня под водой схватили и держут. Я визгом зашелся, брыкаюся, а снизу – держут, не отпускают. И вдруг – всплывает она. Сама вся бледная аж синяя, глаза черныя и глядит так страшно. А дальше – не помню. Очухался в камышах на мелководье. Не утопила меня, пожалела видать, маленького то. Она ведь, русалка, тоже баба, хоть и утопленница. Но, стало быть, и человечье ей не чуждо, раз жалость имеется.

Писатель меж тем размышлял что именно этому загадочному существу, – русалке, и стоит посвятить сказку. Мертвая красавица, таскающая мужские души самому Дияволу – сюжет пикантный, хоть и не слишком оригинальный.

А овчар тем временем с русалок перешел на Лешего. Лесной хозяин, по заверению Тихона, выглядел седым старцем высокого роста со спутанными длинными волосами. Сам овчар Лешего не встречал, а вот отец его сказывал, как лесной черт трое суток водил его меж деревьев по сырому мху, когда тот сбился с тропы. Помогли батраки, случайно шедшие через лес на работы в деревню. Они сперва приняли отца Тихона за беглого каторжника – уж больно жутко выглядел он – оборванный и грязный. Однако сам крестьянин был щуплый и низкорослый, а потому для двух плечистых детин опасности от него не было. Поплелся он за ними кротко, те и прогонять не стали, а к вечеру вышли уже к деревне.