– Цинично, но верно. Тебе действительно нас не хватало, Мередит, или ты радовалась свободе от всего этого?

– Без политики я вполне могла бы обойтись, но... – Я обняла его руку. – Тебя не хватало, и Галена, и... родина – это не то, что можно выбирать как хочешь, Баринтус. Она есть какая есть.

Он наклонился ко мне и шепнул:

– Я хочу, чтобы ты была дома, но мне будет там за тебя страшно.

Поглядев в эти чудесные глаза, я улыбнулась:

– И мне тоже.

Гален подскочил к нам, положил руку мне на плечи, другой обнял Баринтуса за пояс:

– Прямо большая счастливая семья!

– Не дурачься, Гален, – сказал Баринтус.

– Ну, – протянул Гален, – обломали настроение. О чем это вы сговаривались у меня за спиной?

– Где Дойл? – спросила я.

Улыбка Галена слегка увяла.

– Он отбыл докладывать королеве. – Улыбка вернулась на место. – Теперь твоя безопасность – наша забота.

Что-то мелькнуло, наверное, на лице у Баринтуса или у меня, потому что Гален спросил:

– В чем дело?

Я посмотрела на сияющую зеркальную поверхность впереди. Дженкинс уже был за барьером, шел к конвейеру. И более-менее держался пятидесяти футов. То есть так, чтобы я не могла потребовать его ареста.

– Не здесь, Гален.

Гален тоже посмотрел и увидел Дженкинса.

– Он тебя на самом деле ненавидит?

– Да.

– Никогда не понимал его враждебности к тебе, – сказал Баринтус. – Когда ты была еще младенцем, он тебя терпеть не мог.

– То есть это что-то личное?

– Ты не знаешь, почему это для него настолько личное? – спросил Гален, и было что-то в его голосе такое, что заставило меня отвернуться, не встретиться с ним взглядом.

За много лет до моего рождения моя тетка издала декрет, что мы не имеем права перед прессой пользоваться нашими темными силами. Я только однажды нарушила это правило – в назидание Дженкинсу. Единственным мне оправданием было то, что мне было восемнадцать, когда погиб мой отец. Когда Дженкинс выставил мою боль на потеху всему миру. Я вытащила из его разума самые жуткие его страхи и заставила их пройти у него перед глазами. Я заставила его визжать и умолять. Потом бросила его дрожащим свернувшимся комом на обочине проселочной дороги. Несколько месяцев он был добрее, мягче, потом вернулся с местью. Злее, резче, еще больше готовый на все ради материала. Он мне сказал, что остановить его я могу только одним способом – убить его. Я его не укротила, только обозлила. Дженкинс помог мне усвоить один урок: либо убей своего врага, либо не вяжись с ним.

Мой чемодан приехал по конвейеру одним из первых. Гален его поднял.

– Карета вас ждет, миледи.

Я посмотрела на него. Если бы здесь был только Гален, я бы еще поверила, но Баринтус не допускает выходок на публике, а карета – это была бы не последняя выходка.

– Королева Андаис послала за тобой личный автомобиль, – сказал Баринтус.

Я посмотрела на одного, на другого.

– Она послала за мной Черную Карету Ночной Охоты? Зачем?

– До темноты сегодня вечером, – объяснил Баринтус, – это всего лишь машина, лимузин. И то, что твоя тетя предложила его тебе со мной в качестве водителя, есть великая честь, которую не стоит отвергать, не подумав.

Я подошла к нему поближе и понизила голос, будто репортеры могли нас подслушать. Я не стала вызывать магию, чтобы скрыть наши слова, потому что, хоть я и не обнаружила этого, за нами могли наблюдать.

– Это слишком великая честь, Баринтус. Что происходит? Обычно мои родственники не обращаются со мной как с царственной особой.

Он посмотрел на меня и так долго молчал, что я подумала уже, что ответа не будет.

– Я не знаю, Мередит, – ответил он наконец.

– Поговорим в машине, – предложил Гален, улыбаясь и махая рукой репортерам.

Он подвел нас к автоматической двери. Лимузин ждал, похожий на гладкую черную акулу. Даже стекла были тонированы черным так, что внутри ничего не видно.

Я остановилась на тротуаре. Эти двое прошли дальше. Остановились, обернулись ко мне.

– В чем дело?

– Я просто думаю, что могло бы заползти в машину, пока мы были в здании.

Они переглянулись, посмотрели на меня.

– Машина была пустая, когда мы ее здесь оставили.

Баринтус был более практичен.

– Даю свое торжественное слово, что, насколько мне известно, машина пустая.

Я улыбнулась ему, но не слишком радостно:

– Ты всегда был осторожен.

– Скажем так: я не даю слово насчет того, что мне неподвластно.

– Например, насчет капризов моей тетушки.

Он слегка кивнул, и волосы его колыхнулись переливчатым занавесом.

– Разумеется.

Моя тетушка выбирать умела отлично. Трижды три по три телохранителей царственной особы. Двадцать семь воинов, преданных любому капризу моей тетки. Из них двое, кому я бы поверила более всех, стояли рядом со мной. Андаис хотела, чтобы я чувствовала себя защищенной. Зачем? Никогда раньше ее не интересовало, чувствую я себя в безопасности или нет. Вспомнились недавние слова Баринтуса. Королева хочет от меня чего-то, что только я могу ей дать или для нее сделать или для Двора. Вопрос был в том, что это за вещь, которую только я могу сделать? Навскидку я не могла придумать ничего, что только я могла бы ей дать.

– Детки, в машину! – произнес Гален сквозь сжатые зубы.

Неподалеку стоял телевизионный фургон, застрявший в пробке, но он приближался. Если он подъедет и перекроет нам выезд, что уже раньше случалось, у нас будут неприятности посерьезнее моей паранойи. Как бы ни была эта паранойя оправданна.

Баринтус достал из кармана ключи и нажал кнопку на брелоке. С шипением уходящего воздуха подскочила крышка багажника, будто была закрыта герметически. Гален положил туда мой чемодан и протянул руку за сумкой.