Шрифт:
– Может, кто-то объяснит мне, что происходит?
Дойл обменялся взглядами с Холодом и Рисом, но никто из них не произнес ни слова. Я пожала плечами:
– На меня смотреть нечего. Я почти в такой же растерянности, как и ты.
– И я тоже, – присоединился Гален. – Я опознал то ли корнский, то ли бретонский, но произношение для меня слишком архаическое.
– Корнский, – сказал Дойл. – Они говорили на корнском.
– Я считал, что в Корнуолле не было гоблинов, – удивился Гален. Китто отвернулся от постели и посмотрел на высокого рыцаря.
– Гоблины – не единый народ, не более, чем сидхе, которые только внешне разделены всего на два двора. Все мы когда-то были чем-то большим. Я – корнуэльский гоблин, потому что моя мать-сидхе была из Букка-Гвизенов, корнуэльских сидхе, до того, как была принята к Благому Двору. Когда она увидела, какой ребенок у нее родился, она знала, куда сложить свое бремя. Она оставила меня среди змей Корнуолла.
– Гнезда змей есть повсюду на Островах, – хрипло произнес Букка. – Даже в Ирландии, как бы ни хотелось последователям Патрика верить в обратное.
– Почти все гоблины теперь в Америке, – сказал Китто.
– Йе, – согласился Букка, – потому что ни одна другая страна их не потерпит.
– Йе, – кивнул Китто.
– О’кей, – сказала Люси. – Что бы у вас тут ни было – неделя воспоминаний, семейное собрание, – мне без разницы. Я хочу знать, как из этого Букки, который заявил, что его зовут Ник Основа – я проверила, между прочим, это персонаж из «Сна в летнюю ночь», очень мило, – так вот как из него едва не высосали досуха всю его жизнь?
– Букка! – тихо позвал Никка.
Карлик открыл глаза. Их переполняли такая усталость и боль, что я отвернулась. Словно заглянула в бездну, ведущую куда дальше, чем просто в забвение, куда хуже, чем просто в смерть.
Его акцент из-за эмоций стал сильнее.
– Я не могу умереть, ты ж понимаешь, Никка, не могу умереть. Я был королем своему народу и не могу даже истаять, как бывает с другими. Но я таю. – Он поднял болезненно тонкую руку. – Я таю вот так, словно какая-то гигантская рука выжимает из меня соки.
– Букка, пожалуйста, расскажи нам, как на тебя напали голодные призраки, – тихо попросил Никка.
– Когда эта плоть, за которую я все еще цепляюсь, истает – я стану одним из них. Я буду одним из Жаждущих.
– Нет, Букка.
Он выставил вперед эту тонкую-тонкую ручонку.
– Нет, Никка, именно это и случилось с другими сильными. Мы не можем умереть, но не можем и жить, и мы остаемся между этим и тем.
– Слишком хороши для ада, – сказал Дойл. – И слишком плохи для рая.
Букка посмотрел на него.
– Да.
– Мне очень нравится узнавать новое о культуре фейри, но давайте вернемся к нападению, – напомнила Люси. – Расскажите мне, как они напали на вас, мистер Основа, или мистер Букка, или как еще вас называть.
Он моргнул почти по-совиному.
– Они напали на меня при первом признаке моей слабости.
– Чуточку подробнее об этом можно? – попросила Люси, раскрывая блокнот, с ручкой наготове.
– Ты их поднял, – заявил Рис. Он впервые обернулся к Букке, в первый раз посмотрел на него с момента, как мы вошли в комнату.
– Йе, – подтвердил Букка.
– Зачем? – спросила я.
– Это входило в плату, которую с меня запросили, чтобы принять ко двору фейри.
Мы все замолчали. На секунду это показалось объяснением всему. Это сделала Андаис – или приказала это сделать. Вот почему никто не смог ее выследить. Вот почему никто из ее людей ничего об этом не знал. Она не вовлекала в это никого из своих людей.
– Кому ты должен был заплатить? – спросил Дойл.
Я удивленно посмотрела на него, чуть не сказав вслух: «Это и так ясно». Но тут Букка проговорил:
– Таранису, конечно.
Глава 40
Мы все повернулись к постели, как в замедленной съемке.
– Ты сказал – Таранису? – переспросила я.
– Ты оглохла, девочка?
– Нет, – сказала я, – просто удивилась.
Букка посмотрел на меня, нахмурившись.
– Почему?
Я оторопело моргнула.
– Я не знала, что Таранис – такой псих.
– Ну, так это не я здесь дурак.
– Она не видела Тараниса с тех пор, как была ребенком, – пояснил Дойл.