Сто лет спустя меры, принимаемые властями для предотвращения распространения чумы, оставались практически теми же, хотя и не столь свирепыми, как при Иване Грозном. Это бедствие случилось летом 1654 года. В то время как царь Алексей Михайлович с войском находился под Смоленском, Москву посетила чума. Фактический глава боярского правительства патриарх Никон распорядился подготовить выезд царицы Марии Ильиничны и ее детей в Макарьев Калязинский монастырь. Эта окруженная высокими стенами обитель находилась в двух сотнях верст к северу от Москвы, в уединенном месте на правом берегу Волги. Отправив царское семейство, Никон по царскому указу покинул зараженную столицу. Вслед за патриархом из Москвы стали разбегаться и приходские священники. Некому стало причащать и отпевать многочисленных жертв эпидемии. Это вызвало возмущение горожан. Но тайной заботой оставалось находившееся под Смоленском московское войско. Там, в полевом лагере, чума могла собрать самую обильную жатву.

«Чтобы сберечь государя и войско, поставлены были крепкие заставы на Смоленской дороге, также по Троицкой, Владимирской и другим дорогам; людям, едущим под Смоленск, велено говорить, чтобы они в Москву не заезжали, объезжали около Москвы. Здесь в государевых мастерских палатах и на казенном дворе, где государево платье, двери и окна кирпичом заклали и глиною замазали, чтоб ветер не проходил; с дворов, где обнаружилось поветрие, оставшихся в живых людей не велено выпускать: дворы эти были завалены и приставлена к ним стража» (310, 605).

«Зараженные деревни велено было засекать и расставлять около них сторожи крепкие, на сторожах разложить огни часто; под смертною казнию запрещено было сообщение между зараженными и незараженными деревнями».

В Москве смертность была катастрофической. «На боярских дворах: у Бориса Морозова умерло 343 человека, осталось 19; у князя Алексея Никитича Трубецкого умерло 270, осталось 8; у князя Якова Куденетовича Черкасского умерло 423, осталось 110; у князя Одоевского умерло 295, осталось 15; у Никиты Ивановича Романова умерло 352, осталось 134; у Стрешнева изо всей дворни остался в живых один мальчик и т. д.» (40, 607). Такого же порядка убыль населения наблюдалась тогда и в главных русских городах.

Европейское Средневековье сохранило много свидетельств людей, переживших эпидемию чумы. Большой интерес проявляют к этому материалу западные историки. Благодаря этому мы имеем немало наблюдений, позволяющих лучше представить ситуацию не только в Европе, но и на Руси в годы «Великого мора».

«Чужаки были подозрительными. Когда приближалась эпидемия, городские ворота закрывали, приезжих не пускали, ввезенный товар распаковывать не решались. Родственников и друзей больше не было. На флюгер смотрели с тревогой. Ветер, дувший из зараженных краев, нес смерть…

…В сельской местности избежать недуга можно было в небольшом имении, как следует изолировав его и хорошо запасясь продуктами, но в деревенской общине укрыться от него было почти невозможно. Зараза там, несомненно, распространялась медленней и трудней, чем в городе, и община вполне могла жить достаточно замкнуто, причем эпидемия усугубляла замкнутость, парализуя торговлю, которую обычно стимулировал город. К тому же при сравнительно редком населении крестьянину было проще не покидать усадьбы, чем подмастерью — свой дом: за жалованьем ему приходилось идти в мастерскую, а за хлебом — к булочнику. И затем, если „полевая крыса“ — соня, лесная мышь — наносила ущерб урожаю, то большая черная крыса, переносчица чумы, редко встречалась вдали от городов. В сельской местности главным носителем эпидемии был человек…

…Что до остального, то надо жить дома, плотно закрывать окна и двери, избегать зловония городских площадей, а тем более парилен. Богачей для борьбы со зловонием убеждали жечь ладан, алоэ, орехи, мускус, камфару. Если кого-то пугают затраты, пусть жжет хотя бы сушеные фиги. Всё это мало что давало, но зато отгоняло мух» (325, 152–160).

Итак, масштабы бедствия и при Донском, и при Грозном, и при первых Романовых были примерно одинаковыми. Но каковы были политические, экономические и духовные последствия этого бедствия? Можно ли в прямых последствиях эпидемии 1350-х и 1360-х годов усмотреть какой-либо исторический креатив?

Карамзину принадлежит известный парадокс: Москва обязана своим величием ханам. Правильно понятый, этот парадокс содержит в себе глубокую историческую истину. Выражаясь в стиле Карамзина, можно утверждать: Москва обязана своим величием чуме…

В результате эпидемии в середине XIV века резко сократилось количество «игроков» не только на политическом, но и на любом другом поле. Выжившие умножили свою власть и собственность за счет умерших. На всех уровнях — от крестьянской избы до княжеского дворца — произошла своего рода «консолидация власти и собственности». И Московское и Тверское княжества оказались в руках одного-двух правителей. То же относится и к другим регионам. Да и сами правители стали действовать с безоглядной уверенностью.

Победитель, выигравший схватку в этом предельно сузившемся кругу, мог получить почти всё. Объединение страны под властью одного правителя стало реальной перспективой.

В Западной Европе роль «водостока» для количественных излишков правящей элиты играли крестовые походы. Там погибали (или надолго оставались в Святой земле) наиболее влиятельные и энергичные представители младших линий европейских династий. Это помогало королям «собирать страну». На Руси функцию «водостока» выполняла «черная смерть». Источники не позволяют назвать сравнительные цифры человеческих потерь в русских княжествах. Пострадали, конечно, все. Но в разной степени. Соответственно, и военный потенциал княжеств существенно изменился. Но опять же — в разной степени. Но думается нам, что потери Москвы были сравнительно невелики. Вот некоторые основания для такого мнения.