— Интересно, как он это проверил, — подумал Гэлбрайт.

Он понимал, что профессия полицейского инспектора требует от человека определенного образа мышления, но ему было трудно представить себе, чтобы его друг мог потратить своё время на такое глупое занятие, как перекладывание книг с одного места на другое. Гэлбрайт невольно вспомнил, как ещё до смерти маленькой дочери фармацевта он был в гостях у господина главного инспектора, распивая с ним Пиммс. Тоном профессора, говорящего о любимом ученике, Сеймур хвалил эту набившую всем остальным способность Фаркрафта обращать внимание на вещи, которые другому человеку показались бы совершенно бессмысленными. Затем, наливая себе третий по счёту бокал английского фруктового ликера, Гэлбрайт подумал о том, что весьма вероятно, что господин главный инспектор всегда мечтал сесть за один стол с Фаркрафтом, чтобы написать совместный материал на интересующую их обоих тему, но что-то не позволяло Сеймуру этого сделать. Гэлбрайт предположил, что проблема могла заключаться, во-первых, в том, что господин главный инспектор был по самое горло завален делами полицейского управления, а во-вторых, могло статься, что подобное поведение могло не вписыватьяс в отношения рода «хозяин и слуга».

Гэлбрайт внезапно очнулся от своих воспоминаний и вспомнил о том, что пора ему уже заканчивать чтение документа Фаркрафта — хотя бы потому, что по его коже уже вовсю ползали разъярённые клопы. Поэтому Гэлбрайт не стал терять времени и пробежал текст глазами, даже не пытаясь толком вникнуть в суть. Теперь материал о расследовании четырёх умерших повествовал своему читателю о том, что помимо идентичных комплектов белых платьев, в гардеробе покойной на самом дне была спрятана коробка, в которой лежали — друг инспектора начал перечислил предметы — кожаный ошейник с шипами, лента для связывания рук, щекоталка и кляп. Далее Фаркрафт поинтересовался у родственницы покойной, был ли у этой девушки парень, поскольку, как он писал, его немало смущал тот факт, что мисс Фэй при жизни обладала сдержанным характером и, насколько мог судить сам инспектор, никогда по-настоящему не влюблялась в кого-либо.

— Стоп, какая ещё к чёрту мисс Фэй? — в замешательстве воскликнул Гэлбрайт.

Секунду спустя до него дошло, что этот фрагмент текста не согласовался с тем, что следовало до него. Инспектор пробежал глазами по бумаге — в тексте уже встречались имена сутенёра Александра О'Брента и его убийцы Юджина Вудса. Оказывается, когда Гэлбрайт уронил стопку листов с материалом Фаркрафта, то он собрал их без какой-либо системы, из-за чего теперь было практически невозможно прочитать дело его покойного друга — ведь без соблюдения хронологии полностью терялась связь между гипотезами и фактами.

— Ну что я могу сказать... Почитал, называется, — вздохнул Гэлбрайт и сокрушенно швырнул пачку бумаг вверх.

Материалы дела Фаркрафта снова опали на пол, подобно осенним листьям — только это были странные листья, не жёлтые или красные, но белые и с чёрными строчками букв. Инспектор почувствовал себя так, словно его надули как первоклашку. «Ну, конечно», — подумал он, — «я сам допустил ошибку, и теперь приходится самому пожинать её плоды...» Тут он совершенно не к месту вспомнил о том, что в Фаркрафте его всегда удивляло то, что на адресованный ему вопрос о том, есть ли у него девушка, он отвечал, что это не относится к его персоне, потому что Фаркрафт, мол, придерживается идеи, что судьба сама отмеряет, кому продолжать свою родовую линию, а кому умирать, так и не оставив потомства.

— Сильно сказано, — громко и отчетливо произнёс Гэлбрайт, чувствуя, как горит его кожа из-за назойливых насекомых.

После того, как Гэлбрайт прокомментировал вслух случайно пришедшее ему на ум выражение своего покойного друга, он, стараясь не сойти с ума от укусов мерзких клопов, снял верхнюю одежду и заполз под одеяло. Красные жучки стали ещё более злобно ползать по его телу — они заползали ему под мышки, цеплялись за волосы на груди и ногах, а самые наглые паразиты пытались проникнуть внутрь его ушей и ноздрей. Возможно, дополнительный эффект этому придавало ещё и то, что в темноте он не мог разглядеть точное количество насекомых, но, так или иначе, дискомфорт постепенно усиливался, и вскоре инспектор проснулся посреди ночи.

— С меня хватит! — крикнул он в пустоту.

Как был босиком, Гэлбрайт подошёл к настенному выключателю и протянул руку вперед. Его указательный палец коснулся белой пластиковой кнопки. Раздался едва слышный щелчок, и в комнате сразу стало светло. Инспектор опустил глаза и посмотрел на свои ноги — мерзкие, отвратительные, ублюдские клопы висели на его коже, подобно муравьям, цепляющихся за ветку. «Ох», — подумал он, — «если бы я случайно не перевернул матрас, то, вероятно, насекомые не вылезли бы наружу...» Зайдя в ванную, он включил душ и тут же встал под его колючие и холодные струи. Пытаясь смыть с себя паразитов, Гэлбрайт мысленно вернулся в Портленд. Сначала он просто вспоминал о том, как ему там было хорошо и как он мог спокойно спать в своей маленькой квартирке, не тратя свои силы на борьбу с клопами. Затем, когда инспектору наконец удалось избавиться от большинства паразитов, он сел на край ванны, сосредоточившись на том моменте, когда он решился на то, чтобы уехать в этот самый Лондон, где он сейчас и находился.

В то время не происходило ничего особенно необычного — Гэлбрайт просто направлялся к себе домой после утомительного рабочего дня. В тот вечер дул холодный ветер, поэтому он не хотел слишком долго задерживаться на улице и шёл ускоренным шагом. К тому времени, когда он добрался до Эббаутс-стрит, на улицу уже опустились сумерки. Подходя к дому Е-14, в котором он жил, инспектор сунул руку в карман пиджака — ибо ключи он всегда доставал заранее — и поднял голову. То, что он увидел, заставило его стряхнуть с себя налет меланхолии — окно его квартиры было ярко освещено. Гэлбрайт очень хорошо помнил, что он со вчерашнего вечера не включал свет в комнате, так что не могло быть никаких сомнений в том, что в его квартиру некто пробрался. Сердце инспектора бешено забилось, и он, нащупывая во внутреннем кармане пиджака свой маленький, но верный табельный пистолет, лихорадочно вбежал в подъезд дома.

К счастью для него, в подъезде он не столкнулся ни с кем из своих соседей, так что мог спокойно вынуть оружие, не опасаясь, что кто-нибудь это заметит. Гэлбрайт с громким топотом взбежал по ступенькам на второй этаж и, держа оружие левой рукой, вставил ключ в замочную скважину. Руки его были мокрыми от пота, пальцы дрожали, как в лихорадке, — такова была сила страха, охватившего полицейского в ту секунду. Наконец, ему удалось вставить ключ в скважину. Наклонившись всем телом, Гэлбрайт повернул его — при этом металл ключа едва не согнулся. Дверь тихо скрипнула, и Гэлбрайт, держа пистолет наготове, одним махом переступил порог с проворством дикого животного.