Звуки вернулись с ощутимым хлопком. Перепад давления был достаточно заметным, чтобы мы пошатнулись, когда магия выпустила нас из своих объятий. Мы инстинктивно покрепче схватились за руки, словно только прикосновение плоти могло удержать нас от падения. Глаза Бидди были широко распахнуты, лицо – бледным от шока. Девушка была высокой и широкоплечей, и часть брони еще оставалась на ней. Перчатки, шлем и другие детали валялись на полу, как будто она начала разоблачаться задолго до того, как я к ней потянулась. На ней сейчас были остатки брони и белье, которое даже сидхе должны надевать под металл. Короткие волосы растрепались из-за шлема и из-за магии, отбросившей ее к стене. Она все равно была красива – ее красоту ничто не могло бы испортить, – но я видывала ее и в лучшем состоянии. А по лицам мужчин, глазевших на нее, можно было решить, что более желанной женщины, чем Бидди сейчас, на земле не существует.

Лица у них были потрясенными, словно они видели что-то, мне недоступное. Зрелище женской красоты, которое лишило их дара речи, буквально оглушило и обездвижило. На меня эта магия не подействовала, потому что, если бы красота Бидди околдовала меня так же, как их всех, я не смогла бы найти в этом длинном коридоре ее избранника.

На миг я подумала, что это Дойл, и от этой мысли мое сердце сжалось, но я подумала так лишь потому, что его лицо не выглядело таким ошеломленным, как у остальных. На самом деле оно выражало скорее подозрительность, словно он пытался определить, что же такое он видит или, может, обоняет, потому что он принюхивался к воздуху. Холод застыл у стены, но у него на лице тоже не наблюдалось потрясения. Он был зол, мрачен – но остался самим собой. Лицо у Галена было такое же потерянное, как у остальных. Я поняла, что Мистраль видит то же, что и я, потому что он пошел по коридору, чуть опережая мой взгляд, как будто знал, что искать. Кольцо было на моей руке, но он был участником и одним из истоков магии, которая творилась сейчас.

Он приостановился возле Дойла и Холода и оглянулся на меня, словно хотел убедиться, что я их заметила. Я не понимала, почему это для него важно, но он удовлетворенно кивнул, убедившись, что я их видела.

Рис стоял в конце коридора, грустный, но не зачарованный. Я смотрела на каждого из мужчин по очереди с тем же гиперфокусом, что на Бидди в начале действия чар. Магия искала что-то определенное.

Китто скорчился у ног Риса, словно магия ударила по нему, и на лице его было то же потрясение, что и у остальных. Я думала, что ищу того, кто не будет захвачен этим воздействием, но Мистраль показал мне, что нужен, напротив, тот, на кого оно подействовало больше всего.

Он остановился перед красочным сиянием крыльев Никки и протянул руку к нему, все еще коленопреклоненному. Никка взял руку, но его лицо – теперь я это видела ясно – было слепо к Мистралю, слепо ко всему, кроме того, что он видел в Бидди.

Его лицо никогда не казалось таким красивым, как сейчас, – нежная, почти женственная красота, обычно незаметная из-за бросающихся в глаза широких плеч воина и шести футов роста. Во сне он иногда выглядел мягким и нежным, каким был на самом деле, но, бодрствуя, должен был изображать мужественную суровость.

Мистраль поднял его на ноги, и Никка вдруг пришел в себя: в полном сознании, с мощной гладью груди, с огромными крыльями, сияющим многоцветьем обрамляющими его нежную красоту.

Признаюсь, на секунду мне стало досадно – досадно, что я его потеряю, что он никогда уже не украсит мою постель. Но этот эгоистичный импульс утонул в чувстве такого тепла, такого умиротворения, что я не могла уже сожалеть. Нет, по-настоящему я не сожалела. То, что я только ощущала в Никке, находясь с ним в постели, сейчас было видно явственно. Он был слишком нежным для моих вкусов и еще менее, гораздо менее, годился для вкусов королевы. Стань он королем, единственное, что его ждало бы, – это смерть.

Я посмотрела на Бидди, и в ее глазах увидела то же, что и в глазах Никки. Оба они видели в глазах друг друга целый мир – прекрасный, добрый, безопасный мир. У меня на глаза навернулись слезы.

Мы вчетвером стояли в конце коридора, женщины напротив мужчин. Я думала, Бидди и Никка потянутся друг к другу, но они остались недвижимы. Мы с Мистралем соединили их руки. Образ ребенка, которого я видела прежде, возник снова, но теперь он уже не был призрачным. Я видела улыбающееся личико с теплыми карими глазами Никки и черными кудрями Бидди. Я видела, как малыш смеется; казалось, я могла бы коснуться его по-детски округлой щечки. Я прижала ладонь с теплым кольцом на пальце к рукам Никки и Бидди, и большая рука Мистраля накрыла мою руку сверху. Мы связали их руки магией и слезами, которые я пролила. Я видела их ребенка и знала, что он – настоящий, и все, что нужно, чтобы видение стало плотью, – это позволить им быть вместе.

Мистраль будто подглядел мои мысли.

– Если королева им разрешит.

Я непонимающе моргнула ему в лицо, когда мы отняли руки и позволили Никке и Бидди впервые обнять друг друга. Они поцеловались, сплетясь руками и телами, и первый их поцелуй закончился смехом.

Я нахмурилась, глядя на Мистраля. Слезы еще не высохли на моих щеках.

– Кольцо ожило. Она этого хотела. Во дворы возвращается жизнь.

Он печально покачал головой.

– Она больше хочет продолжения своей династии, чем процветания дворов. Будь все иначе, она бы давно уже сделала иной выбор.

– Мистраль прав, – донесся низкий голос Дойла.

Он подошел к нам, и я окинула их обоих хмурым взглядом:

– И что, она потребует, чтоб Никка оставался со мной, пока я не забеременею?

Они переглянулись и одновременно кивнули. И мне не слишком понравилось, насколько одинаково траурные были у них физиономии.

– Как минимум, – сказал Мистраль вслух.

Я посмотрела на Никку и Бидди, равнодушных к нашим тревогам. Они прикасались друг к другу так, словно каждый из них впервые видел – он женщину, а она мужчину: с легким удивлением, будто не могли поверить, что могут прикасаться вот так к этому созданию.