– Сама не знаю, как так вышло. Пока я тебя ждала, она позвала меня пить чай, а потом спрашивает: «Вы с Сашей говорили, что друг другу больше, чем брат и сестра. Это как надо понимать?». Ну я сказала, что это более теплые отношения, мы целуемся и всякое такое, – ее ладошка легла на холмик, вздыбивший мои брюки. – Саш, да ладно. Поругается и перестанет. Даже если она скажет папе, думаю ничего страшного не случится. Против тебя папа никогда ничего не имел. Может он даже рад будет.

– Может и будет… Ладно, идем, – я подал ей руку и повел наверх, к себе.

Когда мы вошли в мою комнату, Талия сама закрыла дверь и прижалась ко мне:

– Трахаться хочу жуть как! – сообщила она, потираясь о мое крепкое окаменение и стягивая с себя кожаную куртку.

Она завела меня в две секунды. Если бы не было подозрений, что скоро в комнату постучит мама, я бы не церемонясь нагнул бы ее, поставил на четвереньки и вошел в эту милую ненасытную задницу. Ах, да, нужна смазка – тюбик для «утех имени Гаврилова» должен быть в ее сумочке.

– И что ты предлагаешь? – полюбопытствовал я, сунув руку ей между ног.

– Есть план… – она часто задышала, раздвинув ножки. – Шикарный план… А-а! Саш! – она затрепетала он прикосновения моих пальцев там…

– Тише, дорогая! А то мама прибежит, – не отпуская ее я сделал несколько шагов в сторону кровати.

– Мы можем поехать в гостиницу, – раскрыла она свой «шикарный план», расстегивая мне брюки, – например, в «Южное облако». Там здорово!

– Это Лис тебя туда водил? – догадался я, сев на кровать.

– Ну, да… – замялась она, наклонилась и поцеловала кончик моего члена. – Очень тебя хочу, м-м-м… – замычала она, взяв губками головку.

У баронессы полные, нежные губы. Безумно приятно, когда головка исчезает в них, особенно, когда они обхватывают венчик и посасывают его. Я и подумать не мог, что меня сегодня ждут такие приключения.

– Он у тебя такой хорошенький… – она оторвалась, подняв ко мне зеленые глаза. – У меня все дрожит, – баронесса провела языком от кончика члена вниз.

Я расстегнул последние две пуговки, чтобы добраться без препятствий к ее мокрой кисе, и когда мои пальцы погрузились в нее, баронесса в самом деле задрожала. Повернулась удобнее, не выпуская изо рта член и подставляя себя ласкам. Когда я погружал пальчики чуть глубже, Талия выгибалась, издавая полное наслаждение мычание, затем с еще большей страстью набрасывалась на моего воина, терзая его губками и громко чмокая. Ее жадность быстро довела меня до точки восторга: я зарычал, вонзив пальцы в лоно баронессы глубоким тычком, и излился ей в ротик. Она вскрикнула, запрокинув голову, но не от оргазма, наверное, от проникновения моих пальцев.

– Больно? – забеспокоился я, подумав, что по неосторожности мог лишить ее того, что она обязалась хранить согласно клятве.

– Немножко, – она качнула головой, закрыв глаза и тяжело дыша. Ладонью обтерла забрызганные губы и щеки.

Я раздвинул ее бедра, оглядывая складочку – крови не было. Может быть и обошлось без той самой неприятности. Осторожно потирая ее мокрую щелочку, я довел Талию до сладкой дрожи. Под конец она даже начала бить руками по постели и закусила губку, чтобы не заорать.

– Ой, с ума сойти! Как я люблю кончать! Это так круто! – она лениво повернулась на бок, и вдруг спохватилась: – Слушай, мы же просто пришли покурить. Чего ты на меня набросился, твое, Аид дери, сиятельство?! Вообще псих какой-то! Наверное, мне целку сломал! Все папе расскажу!

Вот тут я опешил. Опешил не только граф Елецкий, но и Астерий во мне. Я даже не знал, что возразить на ее нахальное заявление. Вот не лезло в голову приличных слов, таких чтобы слишком не обидеть «сестренку».

А госпожа Евстафьева, перевернулась в подушки и залилась хохотом.

– Пошутила я. Я же не дурочка, чтоб отцу такое говорить, – она вскочила с постели, застегивая пуговки и затягивая ремешок. – Все, давай сигарету!

Мы закурили, при этом я прислушивался, не раздадутся ли в коридоре шаги графини.

– Дорогая, а ты зачем вообще приехала, просто подыграться или есть еще какой-то шикарный план? – спросил я после первой затяжки.

– Потрахаться – теперь будем это так называть, – она пустила струйку дыма мне в лицо. – Хорошие сигареты.

– Четкие, – я ответил ей тем же.

– А? – госпожа Евстафьева не поняла сленг из чужого мира.

– Четкие, значит хорошие, крутые. Запиши в свой блокнот, – я нажал пальцем на кончик ее носа.

– Да, четкие, очень крутые! Ты что ли не слушал сообщение в эйхосе? Я же сказала, что приеду и мы пойдем в дом Асклепия на Старолужской, – она положила руку на лобок и пожаловалась. – Слушай, а у меня там болит. Может правда целка порвалась? Так глубоко я еще пальцы не засовывала. Если порвалась, это же не будет считаться, что я нарушила клятву, правда? Оно само так вышло.