Теперь удача оказалась на стороне микенцев. Одна пиратская галера шла ко дну, другая горела; команда «Эвриала» одолела врагов с третьего корабля. А жалкие остатки отряда разбойников, атаковавших «Мелеагр», уже не могли ни победить, ни убежать.

— Наконец-то… — выдохнул Пилад, вытирая меч от крови.

Команда тем временем разоружала пиратов, оставшихся на борту «Мелеагра». Те либо сыпали проклятиями, либо глядели исподлобья с угрюмым молчанием.

Орест старательно гнал от себя мысли, как следует поступить с оставшимися разбойниками. Как предводитель он был обязан сам отдать распоряжения на этот счет… Однако ему этого не хотелось. От вида крови и мертвых тел Ореста начало подташнивать… И как же некстати Дексий задал вопрос о дальнейших действиях! Царевич поспешно ответил:

— Доверюсь тебе, друг мой. Ты более опытен в подобных делах, поэтому действуй, как считаешь нужным.

Дексий отошел в сторону, а Орест уставился в одну точку невидящим взглядом. Он испытывал неловкость и жгучий стыд. Сын Агамемнона понимал, что в очередной раз предпочел избежать ответственности и уклониться от своей роли. Это совершенно не вязалось с недавними словами Пилада о том, что у него, Ореста, характер бойца… Микенец совершенно не ощущал себя таким. Добиваться сердца девушки или проявлять твердость в споре — совсем не то же самое, что распоряжаться чужими жизнями!.. Стараясь отвлечься от тяжелых мыслей, царевич принялся осматривать корабль, чтобы оценить нанесенные повреждения и потери команды.

Очень скоро он почувствовал себя еще хуже: зрелище оказалось невыносимым, «Мелеагр» был завален мертвыми телами. Орест узнавал каждого убитого члена команды. С этими людьми он разговаривал у костра во время стоянки, шутил и беззаботно смеялся над незамысловатыми историями… Теперь эти отважные воины и умелые гребцы смотрели в небесную синеву пустыми, застывшими глазами.

Затем Орест заметил Акаста, прислонившегося спиной к мачте. Моряк сидел, отложив меч в сторону, и держал на коленях голову мужчины могучего телосложения. Казалось, будто отец после трудного дня заснул на руках у сына, а тот бережно его поддерживает.

— Ты в порядке? — с тревогой спросил Орест: одежда молодого гребца была пропитана кровью.

Акаст поднял голову. Никогда еще Орест не видел на юном лице столь старых глаз. Они были полны черной скорби.

— Со мной все хорошо. Но не могу этого сказать о своем друге, — он чуть повернул голову мужчины, и Орест с содроганием увидел, что у того размозжена половина лица.

Какое-то время Акаст молчал. Его лицо было отрешенным, на нем не было ни отчаяния, ни ярости. Казалось, гребец онемел от горя. Царевич не нарушал тишины, и наконец Акаст продолжил странным, надломленным голосом:

— Его звали Гилас. Если бы не он, я бы никогда не увидел моря… Никогда бы не вырвался бы из нищеты и несчастий. Лишь благодаря Гиласу я пережил этот день. Весь бой он был рядом, прикрывал, защищал… Но в самом конце пал от случайного удара.

Гребец судорожно вздохнул и коснулся пальцами страшной раны. Он явно не испытывал ни страха, ни отвращения перед кровью и осколками кости — лишь желал прикрыть искалеченное лицо друга.

— Я пытался остановить кровь… пытался привести его в чувство. Но он… умер почти сразу. Не могу радоваться нашей победе… Я ничего не чувствую. Лишь знаю, что мой друг заслуживал лучшей участи, — говоря это, Акаст отрешенно смотрел на небо. — Я все время спрашиваю себя: «Почему это случилось с ним, а не со мной?..» И не нахожу ответа.

Моряк снова перевел взгляд на царевича и закончил неожиданно настойчивым, совершенно не свойственным ему тоном:

— Гилас был отважным человеком. Сегодня он отдал жизнь ради того, чтобы жили мы. Его подвиги не должны пропасть даром.

Орест не находил нужных слов. Он лишь кивнул, а затем отвернулся, не в силах справиться с новыми, неизвестными доселе чувствами. И увидел тело Пенсенора, задававшего, подобно сердцу, ритм для гребцов «Мелеагра». Толстяк лежал рядом со своим маленьким барабаном, а на лице его читались страх и боль — последнее, что ощутил при жизни этот чрезвычайно добродушный человек.

В тот миг Орест почувствовал, что в его душе заворочался зверь, которого он не знал прежде.

Один удар сердца, всего один глоток воздуха… И чудовище внутри с ревом сбросило свои путы. Оно требовало кровавых рек, взывало к самой жестокой мести. Оцепенение, вызванное отчаянием, растворилось без следа — осталась лишь ненависть.

Быстрым шагом подойдя к Дексу, Орест хлопнул его по плечу и спросил:

— Ты уже решил, как поступишь с пленниками?

— Посадим на оставшиеся две галеры, оставим их без еды и воды — нам они пригодятся больше. И пусть эти ублюдки отправятся хоть на дно к Посейдону! Их суда вряд ли способны плыть, но это не наша забота, — ответил тот, с трудом скрывая злость в голосе; Дексий тоже тяжело переживал гибель товарищей.

— Ну уж нет. Этого недостаточно, — заявил Орест тоном, не располагающим к спору. — Я поступлю иначе.

Дексий глянул на царевича с удивлением, но ничего не сказал.

— Распорядись забрать их припасы и все ценное, что найдется. Но пленных оставьте здесь! С ними разберемся отдельно.

Это был прямой приказ, и Дексий лишь кивнул, принимая его. После чего принялся командовать гребцами на «Мелеагре» и стоящем неподалеку «Арктосе». Лишь два корабля могли полноценно передвигаться — у «Эвриала» большинство весел были сломаны.