— Это наш, из рабочих. Ведмедев, бригадир. Передовик производства. Слыхали?

— О чем это вы говорили? — полюбопытствовал Кметов.

Пыж мазнул по нему взглядом.

— Да так, о работе, — медленно произнес он. — Ведмедев-то бригадир, он свое дело знает.

Говорить он явно не желал.

— Да ладно, Василий Степанович, — добродушно сказал Кметов. — Вы мне лучше склад покажите.

— А чего его показывать? — почти огрызнулся Пыж. — Сами вот походите. Тут одни ящики да враги партреволюции бегают. Я их, значит, это самое… — Он передернул затвор воображаемой винтовки.

Странная догадка пришла в голову Кметову.

— А чичка тоже здесь хранится? — как бы невзначай спросил он.

Пыж подскочил.

— Чего? Это кто вам сказал? С шаманами разговаривали?

— Да я пошутил, Василий Степаныч, — поднял руки Кметов.

— А? Пошутил? — Пыж никак не мог успокоиться. — Нехорошие шутки шутите, товарищ. Все говорили — с коллективом познакомиться… а сами проверяете.

— Не проверяющий я. Правда.

— Ладно, коли так… — Пыж совсем успокоился. И вдруг веселая улыбка вернулась на его лицо. — Если уж хотите с коллективом… приходите в обед. Я политинформацию проводить буду.

— Что же вы будете читать?

— А вот посмотрите, — подмигнул Пыж. — Приходите. Вот и Ведмедев будет, он всегда дельные вопросы задает. Придете?

— Приду, — сказал Кметов.

— А по складу не ходите, — предупредил его Пыж. — Можете заблудиться. Пойдемте, я вас до выхода доведу.

Выйдя из полутьмы склада, Кметов застыл. Снаружи было так, что дух захватывало. Солнце сияло, и дивные по небу плыли облака. Отлетели от Кметова при виде такого чуда и думы, и недумы, и всяческая промежуточная мысль. Хотелось только приникнуть к горячему песку и зажмуриться. Видно, всплыл давешний сон, и вот уже стали слышны тугие удары по мячу и азартные крики подающего Домрачеева.

Фамилия эта вернула его к действительности. Что-то с ней было связано. А и верно, говорила Колобцова про то, что ждет его к себе жомоначальник Толкунов. И решил Кметов пойти к нему не медля.

Кабинет Толкунова располагался на первом этаже конторы. Длинный коридор вел к нему, в конце намечалась огромная черная дверь. Перед дверью, словно дозор, сидели за столами две секретарши, друг напротив друга. Завидев Кметова, они не выбежали к нему, заграждая проход, как он боялся, а в один голос спросили:

— По какому делу?

— Мне бы до жомоначальника, до Петра Тихоновича бы, — вдруг сробев, произнес Кметов.

— Подождите тут, — сказали секретарши и снова углубились в бумаги.

Кметов присел на стул и прислушался. Из-за двери доносился низкий густой голос:

— Алло?.. Алло?.. Водоканал?.. Полупанова мне. Толкунов говорит. Иван Петрович? Притекли ко мне людишки мои и доводят, что трубы ты опять перекрыл, и сок не идет, а вместо него воду пустили. А?.. Как не отдавал? А кто отдал? Опять дуруешь, чудной человек! Что?.. В суд захотел? Истинно говорю тебе, Петрович, — тать ты. Не у меня — у государства воруешь. Народ? Народ ништо, у него сегодня вода, а завтра другое на уме. А я о державе ревную. Что?.. Да ты, вишь, рожей не вышел в мой сок соваться, лучше за своей водой посмотри…

За дверью грохнули трубкой. Секретарши с жалостью взглянули на Кметова и произнесли:

— Войдите.

За дверью была сводчатая мрачноватая комната. Единственное окно забрано слюдой, света не дает. Вполовину комнаты — огромный стол со стадом телефонов, ворохами бумаг. За столом, в плотной темной одежде, в низком черном колпаке, сам начальник Толкунов, толстый, короткошеий, бородатый, с широким лицом. Когда Кметов вошел, он, зло сопя, что-то писал. Вскинул на Кметова запавшие глаза:

— Кто таков?

Будто что-то толкнуло Кметова, и он, откашлявшись, ответил:

— Твоего, господине, отдела жалитв письменной человек.

— Тот, что за жом читать станет завтре… Добро, что пожаловал. — Хмурое лицо под черным колпаком разгладилось. — Чин знаешь ли?

— Первый раз чту.

— Ништо, Марьяна поправит, да и Богумил подсобит. О другом пекусь…

— Чую, господине.

— Ведомо мне, что есть у тебя родственники на западе. Воротишься?.. Вижу, что правда. Да ты не воротись. Родня ближняя ли?

— Отец с матерью, — ответил Кметов, потом вспомнил, прибавил: — И тетка.

— То неладно… Свечку за упокой ставишь ли?

— Не ставлю, — сокрушенно прошептал Кметов.

— Ништо, партия поставит.

Кметов изумленно взглянул на него.

— Слово мое верное, Сергей, — произнес Толкунов. — И молебен закажут, и свечку поставят, и будет родителям твоим хорошо на том свете. Чуешь?

— Чую, господине.

— Что же жалитвы? Много их?

— Пишут люди, того не скрою.