Затем к офицеру-танкисту обратился Володя Кулаков и рассказал о том, как он сюда попал. Очевидцы случившегося подтвердили рассказ штурмана. Офицер крепко пожал Володе руку, поздравил с благополучным для него исходом и дал указание старшине выписать все необходимые документы для следования Владимира в свою часть.

Решено было также организовать поиски членов экипажа. Прочесали лес и обнаружили останки радистов Василия Сорокодумова и Вячеслава Свидельского. Захоронение произвели у деревни Погребенки, что на автомагистрали Витебск Орша. Поиски командира никаких результатов не дали.

* * *

На следующий день моего пребывания среди боевых друзей я узнал приятную новость.

Командование полка решило предоставить мне отпуск сроком на 10 суток. Когда выписывали отпускной билет и готовили проездные документы, спросили, где сейчас находятся мои родственники и куда бы я хотел поехать. Ответил на это, что мой отец и два младших брата на войне, а мать и сестра живут в Болшеве, под Москвой. Поэтому хотел бы навестить свою мать, а также мать жены, которая живет в Туношне, под Ярославлем, и у которой муж и трое сыновей на фронте. Как я просил, так все документы и оформили. Возвращаться мне приказали на аэродром Шаталово, что в 60 километрах юго-восточнее Смоленска, так как через неделю весь полк будет уже там.

Надя тоже оформила отпуск на 10 дней, и на следующий день рано утром мы поездом выехали в Москву.

Не успели мы с Надей почувствовать себя беззаботными отдыхающими, как начались неприятности, испортившие весь наш краткосрочный отпуск. Часа через два у меня начались приступы лихорадки. Вначале я почувствовал сильный озноб. Меня всего трясло. Мышцы помимо моей воли судорожно сокращались. Нижняя челюсть прыгала, а зубы выстукивали мелкую дробь. Я не знал, где и как можно согреться. Теплых вещей у нас не было, и укрыться было нечем. Надя плотно прижалась ко мне сбоку и обняла обеими руками, чтобы мне было хоть немного теплее. А соседи, забрав свои чемоданчики, на всякий случай покинули купе вдруг тиф!

Озноб продолжался минут тридцать-сорок. Затем меня бросило в жар. Лоб покрылся испариной. Сильно хотелось пить.

Когда поезд прибыл в Москву, двигаться самостоятельно я уже не мог. Вызвали санитаров. Они положили меня на носилки и доставили в медпункт Ленинградского вокзала. Дежурный врач провел осмотр, измерил температуру - она была выше сорока градусов, и поставил диагноз: малярия. Нужна срочная госпитализация!

Вот она - расплата за болотную эпопею.

Моя милая Надя вся в слезах. В Москве у нее знакомых нет, меня она покидать не хочет, а в госпиталь со мной ее не положат. Где же выход? Что нам делать? Если меня госпитализируют, то к? к быть с женой? Не далее, как вчера, я узнал ее маленький секрет: Надя готовится стать матерью, поэтому всякое волнение ей противопоказано. А она плачет навзрыд. Мне плохо - я заболел. А ей, может быть, еще хуже. Следовательно, вывод один: оставлять ее одну я не имею права, мы должны быть вместе!

Прошу врача не направлять меня в госпиталь, а отпустить к матери, где за мной будет обеспечен хороший уход. Врач, уступив моей настойчивой просьбе, хотя и не сразу, но все же соглашается.

У моих родных мы пробыли двое суток, а затем поехали к Надиной матери Аполлинарии Яковлевне. У нее гостили почти неделю. Приступы лихорадки прекратились, и мне стало лучше. Срок отпуска кончался, пора было возвращаться в часть.

Менее двух недель прошло с того дня, когда я был на полностью разрушенном железнодорожном вокзале Смоленска. Сколько же изменений с тех пор! Организовано движение товарных и пассажирских поездов во всех четырех направлениях: на Москву, Минск, Витебск и Рославль. Четко функционируют все службы, которые должны быть на крупной железнодорожной станции в военное время. Располагаются они пока во времянках и палатках. И не было, как прежде, мусора, щебня, битого кирпича - все тщательно убрано.

Поезд на Рославль отправлялся поздно вечером, поэтому на станцию Шаталово мы прибыли в полночь. Боевых вылетов в эту ночь не было, и все уже отдыхали. Мы нашли дежурного по батальону аэродромного обслуживания (БАО), и он определил нас на ночлег в одну из землянок.

Утром Надя направилась в штаб БАО, к месту работы, а я - в свою часть. Полк уже несколько ночей действовал с аэродрома Шаталово по военно-морским базам, железнодорожным узлам и аэродромам Прибалтики и Польши.

Жилой городок и все аэродромные постройки немцы при отступлении превратили в руины. Штабы, командные пункты и личный состав частей разместились в землянках. Офицерские кадры авиаполка частично были расквартированы также и в ближайших населенных пунктах. В лазарете, куда меня направил врач полка, находился в это время с травмой правой руки командир полка подполковник В. К. Юспин. Через несколько дней Виталий Кириллович покинул лазарет, а меня врачи держали еще целых две недели.

К середине августа дело пошло на поправку: организм окреп, раны зажили. После тщательного врачебного осмотра меня допустили к полетам. Правда, временами беспокоили еще боли в позвоночнике, но об этом никто не знал. Я принимал различные меры предосторожности: не прыгал, не делал резких движений, не поднимал тяжести и был уверен, что со временем все придет в полную норму.

Получив три контрольных полета по кругу, я потренировался в районе аэродрома днем, затем ночью и был готов к выполнению боевых заданий.

Снова в строю

После двухмесячного перерыва, в конце августа 1944 года, экипаж снова вошел в строй. Состав его немного изменился: вместо погибшего радиста старшины Василия Сорокодумова нам был придан радист старшина Михаил Сорокин. Прежде он летал в экипаже капитана Василия Щербины и не был новичком в выполнении дальних маршрутов и установлении радиосвязи на большом удалении от КП полка.

Ранее существовавшую порочную практику "вывозки" радиста-новичка к тому времени уже отменили, и наш воздушный стрелок старший сержант Александр Карелин теперь всегда и везде - на земле и в воздухе - был рядом с нами.