По белым грудям росстилаетси,

Как скацгн жемчуг да россыпаетси.

Приезжает ко двору ко широкому,

Теремом назвать очень мал будет,

Городом назвать так велик будет.

Как выходит девушка чернавушка,

Она бергт коня за шелков повод,

Она ведгт коня да ко красну крыльцу,

Насыпат пшена да белоярова,

Как снимат стара со добра коня,

Она ведгт стара да на красно крыльцо,

На красно крыльцо да по новым сеням.

По новым сеням в нову горницю.

Скидыват его да распоясыват,

Да сама говорит таковы слова:

Пожилой удалой добрый молодец,

Ты уж едешь дорожкой очень дальнею,

Тебе пить ли исть ныньче хочется,

Опочинуться со мной ле хочетсы?

Говорит тут стар таково слово:

Хошь я еду дорогой очень дальнею,

Мне не пить не есть мне не хочется,

Опочинутьсяиии с тобой хочитсэ.

Она старому кроват да уж указыват,

А сама от кровати доле петитсе.

Говорит-то стар да таково слово:

Хороша кровать изукрашена,

Должно бы кроваточки подложной быть.

Она старому кровать уж указыват,

А сама от кроваты далечо стоит.

Как могуци плеци росходилисе,

Ретиво серце розъерилосе,

Он хватал-то он за белы руки,

Он бросал он на кровать ле тесовую

Полетела кровать да тесовая

Да во те во погреба глубокий.

Как спущался стар да во глубок погргб

Там находитса двадцать деветь молодцев,

А тридцатый был сам старый казак,

Сам старый казак да Илья Муромец,

Илья Муромец да сын Иванович.

Он ведь начал плетью их наказыват,

Наказывать да наговаривать:

Я уж езжу по полю ровно тридцеть лет,

Не сдаваюсь на реци я на бабьи же,

Не утекаюсь на гузна их на мяхкие.

Вот они тут из погреба вышли,

Красное золото телегами катили,

А добрых коней табунами гнали,

Молодых молодок толпицями,

Красных девушек стаицями,

А старых старушек коробицами.

Илья улыбнулся. Кажется, что совсем недавно то было, а уж песни поют... Но быстро сошла улыбка с лица его. Старость? Немощь? Смерть в постельке, среди кучи вздыхающих родных и близких? Неужели, все это впереди? Или лучше погибнуть в бою... Как, собственно, быть? Искать смерть самому? Нет!

***

Леса и леса, все темнее и темнее чаща, все тоньше тропка, по которой несет Илью старый Бурушка.

Раньше все гулял Илья по чисту полю, а теперь - на старость лет - в лес забрался. Свой ли этот лес али чужой? Свой, вроде, живут здесь люди, что говорят на языке русском, все одного корня ростки, одного богатыря потомки. Да только не признает здешний люд князя Киевского.

Да не так, как гордые древляне не признавали, дани не платимши. Нет тут о князе Владимире и слыхом не слыхали...

Далеко заехал Илья, ох далеко. Русь Великую, Русь Киевскую проехал давно, а Большая Русь все не кончается... Сколько же еще до Старых гор, до краев неведомых? Долго ли до мест заветных, богатырями давно не хоженых?

А лес совсем уж черен стал. Что за деревья такие - все черные, да трава - черная? Нет, не огнем горелая, живая трава да листва, но темна и черна? Не было такого еще!

А вот и поляна. Странно, что - сюда солнце никогда не заглядывает, ветерок не захаживает? Посреди поляны - терем черна дерева. И - тишина...

Вот где покой, вот где можно дни свои закончить - подумал Илья. Ну, посмотрим, что внутри. Зашел Илья в терем черен невелик, а в нем - черный стол. А на столе - черный гроб!

Крышка открыта, внутри - пусто, да не просто пусто, мягкие пуховые подушки, да шелка черные - так и манят, так и манят - приходи к нам Илья, отдохни на нас! Да и гроб велик да широк - под стать богатырю, да не простому, а самому-самому!

– Так, стало быть Святогору - в Святых горах, а мне, Илье - здесь, посередь леса?
– покачал головой Илья, - Хорош гробик, да не по мне!

– По тебе, Илюша, по тебе, - молвил гроб сладким голосом, - ты ложись на подушки пуховые, отдохни да поспи, крышечкой от мух укрывшись...

– Илья Муромец не наступает на одни и те же грабли второй раз! засмеялся Илья, да пошел из терема вон, - А по мне сказано еще, что только глупцы учатся на своих ошибках, мудр человек - на чужих глупостях своей мудрости набирается... А уж как Святогор-богатырь погиб, по смерть помнить буду!