И вдруг прямо под колеса бросился мужчина, подняв одну руку, требуя остановки. На груди его висел …автомат! Но это был не патруль, в этом я точно убеждена.

— Значит бандит! — мелькнула мысль. — Надо уходить!

— Держись! — вскрикнула Люське и вжала педаль.

Машина взревела, и я поехала прямо на стоявшего мужика среди дороги. Как это у меня вышло, сама потом не могла понять, но тот успел отскочить, а мы вырвались. На полном ходу я рванула руль, поворачивая на широкое шоссе, что вело уже к пригороду, то есть спальнику города, где и находилась наша бывшая квартира. Машину занесло, но я вывернула руль и, продолжала все еще давить на педаль. Видимо адреналин от страха, зашкаливал. И тут услышала крики Людмилы:

— Надя, тише, тише! Ты слышишь! Надя! Мы уехали! Все нормально! Надя!

Я отпустила педаль и повернулась к ней.

— Все хорошо, Надя! Все нормально! — уговаривала она меня, поглаживая по плечу.

Я кивнула и расслабилась, вывернув машину на обочину и выключив двигатель. Я не могла ехать, руки дрожали, пальцы занемели. Людмила поняла и потихоньку помогала разжимать пальцы с руля один за другим, а я смотрела на это и не понимала, что она делает, только слышала ее голос.

— Тише, тише, моя родная! Сейчас мы поможем пальчикам и погреем их. Ишь, как заледенели. Все будет хорошо. Слышишь, Надюшка, все будет просто отлично. И никого мы не раздавили и никто за нами не гонится.

Слушая ее тихий голос, я отходила и уже совсем успокоилась. Вздохнула и отвела ее руки.

— Все, спасибо, я теперь сама.

— Вот и замечательно! Еще раз вдохнула-выдохнула и в путь. Нас ждет маленькая девочка.

Я так и сделала. Повернула ключ и завела мотор. Он заурчал, и мы потихоньку снялись с места. Вскоре показались темные девятиэтажки. Около поворота горел одинокий фонарь. Мы свернули и попали во двор. Выключив мотор прислушались. Было тихо.

— Я пойду туда одна, а ты сиди и карауль машину, — прошептала Людмиле, — и если что, смотри на окна. Я махну, если нужна будет помощь. Дверь оставлю открытой.

Она кивнула:

— Будь осторожна!

— Постараюсь! — бросила я в ответ.

Открыв ключом подъезд, поняла, что света нет, и включила фонарик, что обязательно теперь брала с собой, как раньше телефон. Свет отключали неожиданно, веерно, а уж ночью обязательно. Остановилась перед лифтом, потом опомнилась, что и он отключен и побежала на третий этаж по боковой лестнице. И вот она бывшая моя дверь. Прислушалась. Там было тихо. Руки затряслись, и я еле попала в замочную скважину. Открыла и поняла, что без света, с одним фонариком, будет сложно найти ребенка. Но пошла медленно, освещая углы и стены. Открыла ванную, высветила даже под ней. Пусто. Прошла далее и решила позвать.

— Танюша! — прошла далее в комнату. — Ты где, моя милая? Танюша! Это я, тетя Надо!

Она так меня назвала, когда ей сказали, как меня зовут. Та и произнесла: — Тетя Надо!

Еще все тогда засмеялись. "Надо же" была моей присказкой.

Я вновь поискала по гостиной и вышла в коридор, когда услышала писк. Прислушалась. Он исходил из спальни. Открыла дверь и увидела закутавшееся в одеяло тельце, откуда выглядывали только глаза. Испуганные глаза ребенка.

— Танюшка! — бросилась я к ней. — Это я, тетя Надо! Ты узнаешь меня?

Присела на край и протянула руку. Она в испуге дернулась в сторону.

— Ну-ну, девочка моя, успокойся, — мягко отвела одеяло в сторону. — Я это я, посмотри. Меня послал к тебе папа Витя.

Она откинула часть покрывала с лица:

— Поедем к папе?

— Нет, моя милая, папа в больнице. Мы поедем ко мне, помнишь мой дом?

Она кивнула.

— Во-от! Потом папа нам обязательно позвонит, и мы встретимся. Поехали?

Она вновь кивнула. Я откинув одеяло, увидела, что та полностью одета, даже в сапожках. Посадила ее и вновь прикрыла одеялом.

— Посиди, я сейчас позову нашу тетю Люсю, помнишь ее?

Она вновь кивнула.

— Мы соберем вещи твои и поедем.

— И папины, тоже? — прошептала она.

Я остановилась и сердце сжалось.

— Нет, папа сам за ними приедет. Ведь я не знаю, что ему нужно, верно?

— Да, — вновь прошептала она, — папа знает сам.

— Ну, вот видишь, а сейчас посиди.

Я подошла к окну и помахала на улицу фонарем. Увидев, что открылась дверь и Людмила вышла, еще раз помахала. И она рванула к подъезду.

— Сейчас ворвется и мне отвесит, — тоскливо подумала я и пошла навстречу.

Так и случилось. Она вытаращилась на меня, потом опомнилась, поняв, что все нормально и выдала:

— Ну ты даешь, мать! Еще одна такая выходка и в вашей группе будет на одного члена меньше.

Я виноватым голосом подтвердила свою неразумность, но это же впервые у меня. Она прошла со мной в комнату и увидела сидящую Танюшку. Подсела.

— Ну, ты как, ребенок?

Та пожала плечиками:

— Я ничего. Только папа заболел, а мама умерла. И мне было очень холодно.