Разве я недостаточно стар или недостаточно близок к могиле, чтобы стать твоим собеседником? Ты прожила столько лет, Присцилла Лечмир, что румянец на твоих щеках сменился желтизной трупа, ямочки превратились в складки и морщины, а блеск сияющих глаз погасила забота, но все эти годы не открыли твоего сердца для раскаяния.

— Как смеешь ты со мной так разговаривать? — воскликнула больная, внутренне содрогаясь от его пристального сверкающего взгляда. — Почему только одну меня клеймишь ты? Разве мои грехи настолько вопиющи или одной мне нужно напоминать, что рано или поздно придут старость и смерть? Мне давно знакомы все старческие недуги, и я смело могу сказать, что готова к концу.

— Хорошо, — невозмутимо ответил непреклонный старик. — Тогда возьми и прочитай суровый приговор бога, и пусть дарует он тебе твердость, равную твоей самонадеянности, С этими словами он иссохшей рукой протянул миссис Лечмир распечатанное письмо, которое, как успел заметить зоркий Лайонел, было адресовано ему. Несмотря на такое грубое посягательство на его права, молодой человек, казалось, не обратил внимания на этот новый бесцеремонный поступок и с жадным вниманием наблюдал, какое впечатление произведет письмо на миссис Лечмир.

Властные манеры неизвестного настолько подчинили миссис Лечмир его воле, что она, словно завороженная, покорно приняла из его рук письмо. Едва только она прочла первые строчки, как взгляд ее застыл и в нем отразился ужас. Записка была короткая, и, чтобы ее прочесть, не требовалось много времени. Однако старуха по-прежнему держала ее в вытянутой руке, хотя неподвижный взор свидетельствовал, что она ее не видит. Все затаив дыхание, в изумлении, молча глядели на больную. Потом миссис Лечмир затрепетала всем телом. Рука ее так сильно дрожала, что шелест бумаги слышался в самом отдаленном углу комнаты.

— Это письмо адресовано мне, — сказал испуганный ее состоянием Лайонел, беря бумагу из ее несопротивляющейся руки, — и мне надлежало прочесть его первым.

— Вслух.., вслух., дорогой Лайонел, — раздался слабый, но настойчивый шепот у его плеча, — вслух, умоляю тебя, вслух!

Быть может, не столько повинуясь этой страстной просьбе, в которую Сесилия вложила всю свою душу, сколько под влиянием неистового возбуждения, майор Линкольн выполнил ее требование. Голосом бесстрастно-спокойным от внутреннего волнения Лайонел прочел записку, так ясно отчеканивая каждое слово, что в окружающем безмолвии они прозвучали для его жены как пророческое предостережение с того света.

— "Обилие больных в городе лишило меня возможности уделить миссис Лечмир то неослабное внимание, какого требовали полученные ею ушибы. Началась гангрена внутренних органов, и облегчение, которое она сейчас испытывает, — лишь предвестник смерти. Я считаю своим долгом сообщить вам, что, хотя больная может прожить еще много часов, не исключена возможность, что она умрет уже сегодня ночью".

Под этим кратким, но ужасным посланием стояла хорошо знакомая подпись домашнего врача. Удар был внезапен и страшен. Все полагали, что болезнь отступила, тогда как в действительности она изнутри коварно подтачивала жизнь больной. Ошеломленный Лайонел, выронив записку, громко воскликнул:

— Умрет сегодня ночью! Боже мой!

Несчастная после первой секунды бессильного оцепенения стала напряженно вслушиваться в слова письма, слетавшие с губ Лайонела, и переводила взгляд с него на Сесилию в чаянии уловить хотя бы проблеск надежды на их встревоженных лицах. Но врач писал слишком ясно а определенно, чтобы можно было его не понять или истолковать иначе. Сама сухость записки придавала ей грозный характер непреложной истины.

— Так вы этому верите? — спросила миссис Лечмир хриплым голосом, который явно выдавал трусливое желание услышать отрицательный ответ. — Вы, Лайонел Линкольн, которого я считала своим другом!

Лайонел отвел взгляд от жалкой картины ее отчаяния, но Сесилия опустилась на колени подле кровати и, воздев руки, прекрасная в своей чистой вере, прошептала:

— Плохим другом был бы тот, кто решил бы тешить лживой надеждой отходящую душу. Обратите свои помыслы к богу!

— И ты тоже, — вскрикнула обреченная с внезапно вспыхнувшей силой и энергией, которые, казалось, опровергали ученое мнение медика, — ты тоже меня предаешь?

Ты, которую я пестовала с пеленок, выхаживала в болезни, баловала и воспитала в добродетели — да, это я смело могу утверждать перед всем светом!. — ты, которой я устроила такую блестящую партию, ты отплачиваешь мне за все это черной неблагодарностью?

— Бабушка! Бабушка! Не говорите мне таких жестоких слов! Уповайте на милость божью!

— Прочь.., прочь.., слабодушная и неразумная девчонка! Избыток счастья свел тебя с ума! Подойдите ко мне, сын мой, поговорим о Равенсклифе, гордом владении наших предков, и о днях, которые нам еще предстоит провести под его гостеприимной кровлей. Глупая девчонка, на которой вы женились, хочет запугать меня!

Лайонел, содрогаясь от ужаса, слушал, как надтреснутый голос изливает давнишние сокровенные мечты честолюбивой и черствой натуры. Не в силах долее смотреть на миссис Лечмир, он опять отвернулся и на миг закрыл лицо руками, словно для того чтобы не видеть мира и всего его зла.