– Дверцей не хлопай.

– Слушаю и повинуюсь. Долго не гуляй, – бросаю через плечо и вываливаюсь на улицу, где моросит мелкий дождик.

Набросив капюшон на голову, бегу в сторону дома. За спиной раздается визг шин. Невесело усмехаюсь. Значит брат ждал пока Тая зайдет в подъезд и даже караулил, в каком окне загорится свет, а до того, как доберется до квартиры его сестра ему нет никакого дела.

А может меня в лифте поджидает маньяк с ножом и тряпочкой хлороформа?

Вот поэтому я всегда хожу пешком. Даже на наш седьмой этаж.

Открываю дверь своим ключом и захожу в прихожую. Если есть кто-то дома, то встречать меня никто не спешит. Разуваюсь и заворачиваю в ванну, заглядывая по пути в кабинет отца.

Он сидит перед ноутбуком, задумчиво уставившись в одну точку. Прямоугольные очки спущены на кончик носа, а руки сложены в замок под подбородком. Из динамика компьютера доносится речь на английском. В медицинской терминологии я не сильна, но понимаю, что папа слушает что-то по работе. Лекцию или запись какого-нибудь иностранного форума, на который сам не успел попасть.

Хочу уже тихо выскользнуть, но родитель переводит на меня взгляд. Уголки его губ приподнимаются, а около усталых глаз появляются лучики морщинки. Он уже не молод и давно мог позволить себе выйти на пенсию, оставив хирургию и больше времени проводить на природе и рыбалке, на которой до этого он не так уж часто и бывал.

– Вернулись уже? – спрашивает папа, посмотрев на наручные часы, удивленно присвистывает. – Позднова-то.

– Детское время, пап. Савва поехал покататься. А мама дома?

– Уже легла. Хочешь посидеть со мной? – интересуется отец, указывая на стул напротив. – Расскажешь, как у тебя дела с твоей любимой начертательной геометрией. Может я усну побыстрее.

– Смешно, – кривлю губы, понимая, что папа просто шутит.

Мнусь на пороге в нерешительности. Через пару метров меня ждет уютная постель в собственной комнате, остывший чай с мятой и поставленная на паузу серия про Чикатило.

А потом меня внезапно осеняет:

– Может быть лучше ты мне расскажешь страшилку на ночь? – произношу я и прикрываю за собой дверь.

Опускаюсь в кресло, подбирая под себя ноги.

Папа с интересом на меня поглядывает. Я редко интересуюсь его работой, можно сказать вообще ничего не спрашиваю. С того самого момента, когда в пять двенадцать лет получила открытый перелом руку, и решила, что вид фонтанирующей из раны крови, точно не то что я хочу видеть каждый день своей жизни когда вырасту. С химией отношения у меня тоже сразу не сложились.

– Сегодня в больнице не было ничего интересного, дочь, – улыбаясь произносит папа.

Снимает очки и закрывает ноутбук. Показывая, что он весь во внимании.

Рисую пальцем узоры на своих штанах и не знаю, как начать. Из головы не идет образ озлобленного на весь мир парня с вечеринки.

Матвей Громов.

Злой, наглый и дикий. Неадекватный. От таких хорошие девочки держаться как можно дальше, а плохие наоборот стараются быть как можно ближе.

Не отношу себя ни к тем, ни к другим. Я стараюсь быть просто нормальной. В меру своих возможностей.

Но если я скажу, что этот хам и наглец меня не заинтересовал совру. Возможно, в другой жизни, мы могли бы подружиться. А пока я просто хочу удовлетворить свое любопытство. Сплетни от Таи это одно, получить информацию из первых рук совсем другое.

– Помнишь в том году вертолёт упал. Ты оперировал какого-то Громова, не знаю имени. Говорят его отправили долечиваться в Германию. Он…поправится?

Папа сводит брови и тяжело вдыхает.

6 Глава

Матвей

Вечеринка у Айса заканчивается, когда уже начинает светать. Большая часть гостей сваливает по домам. Те, кто уже не в состоянии передвигаться, остаются внизу в гостиной или занимают места в очередь к белому другу.

Клим, выцепив себе какую-то одноразовую цыпочку, поднимается по лестнице на второй этаж. Хата у него двухуровневая, что удобно. Комнат всем хватит. Засовывает руки под короткую юбку извивающейся и глупо хихикающей девчонки с видом победителя. Его возвращение на родину вышло запоминающимся. Готов поспорить, что в альма-матер только об этом и будут трепать на следующей неделе. На что Клим, конечно, и надеялся. Любит, сучонок, быть у всех на виду, как и занимать первые места, выигрывать споры, быть победителем по жизни.