Шрифт:
– Мои тоже. – Тим вздыхает печально.
– Вечно ты против системы, – говорю. – Да я-то не против. В смысле, я не против, что ты против. Только у нас следующий урок английский, стихи спрашивать будут. Я, между прочим, этот чёртов стих два дня учил. Систему не перехитришь!
– Это мы ещё посмотрим, – отвечает Тимур.
И вот на английском Вероника Петровна перед доской прохаживается, на нас сквозь очки хищно поглядывает. А в очках у неё линзы толстые и выпуклые, как в бинокле. Не очень-то хорошо она нас видит. Зато слышит каждый шорох.
– Что ты там делаешь под столом, Астахов? – спрашивает она. – What are you doing?
– Ничего, – отвечает Тим. – В смысле, nothing.
Вероника сердится. Сверкает очками:
– Лучше прочитай-ка нам, Астахов, любое стихотворение на английском языке, на выбор. Надеюсь, на каникулах ты занимался английским?
Тут мне очень хочется закрыть глаза сразу двумя руками. Я-то примерно знаю, чем Тим всё лето занимался. Английского там и рядом не лежало.
Но вы ещё не знаете Тимура Астахова. Сдаваться без боя он не привык, даже если ему войну никто и не объявлял.
Он незаметно запускает руку в рюкзак. Выкладывает портативную станцию на стол.
Что-то шепчет и прикрывает её тетрадкой на всякий случай.
И тут мы слышим:
My heart is sair – I darena tell,My heart is sair for Somebody;I could wake a winter nightFor the sake o’ Somebody.Тим старается, рот открывает под фонограмму, даже не сбивается ни разу. И голос из колонки звучит почти совсем как его собственный голос [7] , разве что помягче и покрасивее. Всё-таки Алиса девочка, понимаю я.
– Oh my God! – восклицает Вероника Петровна. – «Моей душе покоя нет! Весь день я жду кого-то!» Это же старый добрый Роберт Бёрнс. Да ещё с настоящим шотландским акцентом [8] … я слышала такое лет двадцать назад, когда нас возили на практику в Глазго… золотое было время…
7
Здесь и далее: некоторые технологии, описанные в этом рассказе, сегодня ещё не работают. Но они будут работать очень скоро.
8
Действительно, эта баллада шотландского поэта Роберта Бёрнса написана на старомодном диалекте, которому не учат в наших школах. Алиса чуть-чуть перестаралась.
Она снимает очки. Теперь она вообще ничего не видит. Кажется, она вытирает слёзы.
– Великолепно, – говорит она. – Великолепно. Ты молодец, Астахов. Читай дальше, читай скорее!
Тим вдруг опускает голову.
– Простите, Вероника Петровна, – говорит он. – Дальше я не помню. Я и этого-то не помню. Это всё не я. Это нейросеть.
Вероника смотрит куда-то далеко, за окно. Там, на улице, с деревьев облетают листья и беззвучно каркают вороны.
Потом поворачивается к нам. Без очков она выглядит совсем не страшной. Беззащитной.
– Я понимаю, что ты меня обманывал, Астахов, – говорит она. – Хорошо, что признался. И всё равно спасибо тебе. Это было… неожиданно.
Тут она надевает очки обратно. Припоминает что-то и читает наизусть:
Ye Powers that smile on virtuous love,O, sweetly smile on Somebody!Frae ilka danger keep him free,And send me safe my Somebody!Закончив читать, она улыбается:
– Это было коротенькое стихотворение. Ничего сложного. Сейчас мы вместе переведём его, если хотите. Только уже без этих ваших нейрохитростей, ОК?
– Да, – отвечает Тимур. – Мы хотим.
На следующий день уже все про нашу Алису знали. Даже из других классов приходили её потестить. Кончилось дело тем, что к нам явилась Евгения Львовна, завуч, и колонку у Тимки отобрала.
– Реквизирую ваше устройство до конца дня, – объявила она. – Чтоб не мешало учебному процессу.
Мы не слишком твердо знали, что значит «реквизировать», но поняли, что спорить бесполезно. Поскучали в коридоре и на уроки пошли.
Только ведь Тим на этом не успокоился.
На следующей перемене подходим мы тихонько к учительской. И слышим, как учителя там что-то громко обсуждают. Смеются, друг друга перебивают, как младшеклассники. И ещё мы слышим голос нашей Алисы – её-то голос ни с кем не спутаешь.
Тимур усмехается: