В проеме стоит Снежана. Белая, как снег.

Сколько она слышала? Судя по лицу, все.

А, впрочем, так даже лучше. Не буду тратить время на долгие пояснения.

– Прости, – бросаю ей на ходу, выходя из кабинета.

2 глава 2

Лада. Лада Андреева!

Надо же!

А я думал, что не только ее имя, но и ее образ стерся во мне навсегда!

Но…

Черт возьми!

Всю дорогу до столичной больницы ее нереально синие глаза так и стоят передо мной!

Будто в самую душу заглядывают!

Пальцы сами собой сжимают руль так, что даже костяшки побелели!

Нет. Это бред! Это вовсе не она. Наверняка другая какая-то Лада Андреева! Ну разве мало женщин с таким же именем? Да полно!

И все равно внутри все будто сжимается. Так, что сейчас меня просто взорвет!

Неужели она посмела так поступить? Родить от меня дочь и скрыть это?

Ну нет.

Это точно не она! Наверняка там совсем другая женщина и чужой ребенок!

Почему же я тогда так мчусь?

Наверное, просто потому, что кому-то нужна помощь. А раз дозвонились мне, а не настоящему отцу…

То делать нечего. Придется помочь!

С визгом рву тормоза, останавливаясь на полном ходу у входа в больницу.

Дорога заняла много времени. Уже почти светает.

Захлопываю дверь, наплевав на дубленку внутри.

Почти влетаю на третий этаж к регистрационной стойке.

– Я Захаров. Максим. Мне сказали, здесь девочка и ее мать.

– Да, конечно, – девушка за стойкой устало потирает виски. Видимо, только задремала.

– Хорошо, что вы приехали. С девочкой полегче, а вот ваша жена… Мне очень жаль, Максим Станиславович.

– Что с ней?

Рявкаю, но получается какое-то хриплое шипение.

– Она…

– Нет, нет. Не волнуйтесь. Она жива, но… Состояние критическое. А вот и доктор. Он вам все подробно расскажет.

– Максим Станиславович?

К нам уже выходит пожилой мужчина в белом халате. Такой же уставший. Видно, ночь выдалась тяжелой.

– Спасибо, что так быстро приехали.

– Что произошло?

– Авария. Девочка отделалась почти легким испугом. И переломом ноги. А вот мать…

– Давайте конкретнее, доктор.

Сжимаю кулаки. Чувствую, что начинаю раздражаться. Ну почему нельзя прямо сказать? Сразу же?

– Она пока не пришла в себя. Но, надеюсь, мы ее вытащим. Делаем все возможное. А вот ребенка лучше забрать. Необходимую помощь мы уже оказали. Ей сейчас необходимы максимальная забота и внимание. И лучше… Лучше ей пока не знать, что с ее мамой.

Мы быстро проходим по длинному слабо освещенному коридору.

И…

В какой-то момент я останавливаюсь, как вкопанный!

Здесь много палат с широкими окнами. Чтобы врачи могли среагировать, если больному станет хуже. За ними следят медсестры.

Но я останавливаюсь именно у этого окна.

Как будто внутри меня что-то ударило!

Медленно поднимаю взгляд, и…

Кулаки сами сжимаются!

Это она. Та самая Лада!

Хрупкое тело , кажется, все перемотано какими-то трубками.

Какая же она худенькая! Как… Как ребенок!

Та, которых совсем не полно в столице и в стране. Которая когда-то была для меня единственной! Во всем мире!

И даже теперь.

После всего.

Внутри все переворачивается, когда вижу ее в таком состоянии!

Еле сдерживаюсь, чтобы не рвануться туда, и не подхватить ее на руки!

Но что я могу сделать? Чем помочь?

– Ей больно?

Спрашиваю у остановившегося рядом со мной врача.

Кулаки сжаты до боли.

– Нет. К сожалению, сознание не вернулось, несмотря на все наши усилия. Она ничего не чувствует. Совсем.

Черт.

С шумом выдыхаю сквозь сжатые зубы.

– Пойдем, Максим Станиславович. В мой кабинет. Там я введу вас в курс всех подробностей.

Киваю, мрачно шагая за доктором.

Перед глазами темнеет. И вовсе не от слабо освещенного коридора.

Видеть ее в таком состоянии…

– Она ведь выживет, доктор?

Тут же спрашиваю, закрывая за собой дверь его кабинета.

– Какие шансы?

Я не врач. И мало стыкался с медициной за свою жизнь. Но что-то подсказывает мне. Что все очень плохо.