«Достижения вашей модернизации велики, но разве проводить модернизацию мешают старые мечи и доспехи? Я бы хотел построить в Петербурге музей японского оружия. Могу я попросить вас отобрать и продать нам достойные экспонаты?» — пронеслись в голове Императора прощальные слова Георгия.

Муцухито пробил холодный пот. Когда он много лет назад осознал, насколько Япония технологически отстала от остального мира, он счел традиции и культуру достойной жертвой. Но… Так ли была важна эта жертва? Традиционный жизненный уклад — да, он совершенно бесполезен для современного государства, но насчет мечей, доспехов и всего остального русский наследник прав — от их существования никому не станет хуже.

Вот почему наследник все свое пребывание здесь вел себя так уважительно. Он — единственный из всех варваров, кто понял истинное положение вещей и протянул руку тому, кто способен по достоинству оценить сакральную составляющую Большой Игры.

Как бы Муцухито не ненавидел китайцев, а тем более корейцев, нельзя не признавать очевидное: эти страны обладают древней историей и богатейшей культурой. Императору было не стыдно признать, что японцы веками учились у китайцев, но теперь… Теперь эти страны променяли честь и достоинство на опиумные сны и положение этой старой шлюхи Цыси.

«Когда-нибудь мы проверим Небесный мандат старухи на прочность», — пообещал ему Георгий.

В голове Императора будто вспыхнула молния, осознание истинного величия плана русского наследника оглушило подобно грому. Китай можно завоевать, но сложно удержать навсегда — Муцухито знал историю Азии не хуже Георгия. Но если трон Запретного города перейдет к сыну принцессы Масако и обещанного наследником «близкого родственника правящей династии»… Тогда китайцы смирятся и попытаются привычно переплавить правящую династию в китайцев. Что ж, с этой проблемой справиться легче, чем с постоянными бунтами — достаточно делать вид, что Китай не совсем колония, и крестьяне будут довольны.

Но это — потом, а пока нужно решить, что делать с Китаем прямо сейчас — тридцать отданных Георгию миллионов хоть и обещают на долгой дистанции превратиться в японское могущество, но сильно жгут карман. К счастью, наследник протянул руку помощи и здесь, добавив веса японским угрозам. Подняв взгляд от устилающего пол паланкина ковра, Император велел своему доверенному секретарю:

— Распорядись подготовить тысячу лучших наших солдат с самыми достойными командирами. Через три дня они должны прибыть во Владивосток и поступить в распоряжение русского наследника или того, кому он передаст полномочия. И позаботься о переводчиках!

— Да, Ваше Императорское Величество! — отвесил поклон секретарь и прямо на ходу выпрыгнул из движущегося паланкина.

Наконец-то мы покинули берега Японии и отправились домой — туда, где скоро начнется очень интересный кипиш. Где-то там, в хвосте нашей маленькой, но гордой эскадры, плывут выданные мне Императором ценные кадры: двое поваров (одного за год нужно научить готовить русские блюда и вернуть в Японию), один мастер бонсая с семьей (останется у нас на ПМЖ, попробую привить моду на бонсаи — все лучше спиритических сеансов!) и трое мастеров «ландшафтного дизайна» — буду в Петербурге небольшой, но очень симпатичный парк в японском силе спонсировать. Где-то там же плывет подполковник Накагава — по прибытии состоится большое совещание по поводу учений на границе Манчжурии, и знающему русский подполковнику там найдется место. Его батальон — у нынешних японцев это тысяча сто человек — обещали прислать во Владивосток через три дня, а пока Накагава командует своим ординарцем и очень надеется не подвести поручившему ему такое важное задание Императора Муцухито.

«Придуманные» мной ролы, кстати, получили название «Гару» — в этом слове ощущается отзвук моего имени, а означает оно «созерцание». Когда японец ловит эстетический экстаз от развевающихся по ветру лепестков сакуры — это «гару» и есть.

На прощание я позволил себе несколько личных просьб, тем самым дав Императору Муцухито возможность частично погасить моральный долг — он у него, как ни крути, велик, и это понимаем мы оба. Когда кто-то сильно тебе должен, это может привести к конфликтам и непоняткам, а мне такого не надо, вот и попросил присмотреть за Митинагой Эи и гейшей Харукой. Последняя «инвестиции на чайный домик» получить до гибели Никки успела, но меня интересуют возможные последствия ночи с цесаревичем. Бастард, тем более от инородных «светских львиц» угрозой для меня не станут — не та легитимность, но мне чисто по-человечески хочется помочь потенциальным племянникам, хотя бы финансово — в Петербург этих дам с «нагулянными» детьми везти чревато, их банально заклюют.

У меня с гейшей Аякой вечер прошел не настолько удачно, но не обделил и ее — неплохо душу подлечила своим сямисэном и разговорами, так что тоже чайный домик получит, а Муцухито пообещал лично найти для нее достойного покровителя, он же — постоянный и щедрый любовник. Потешный менталитет все-таки.

Отдохнуть бы мне, если честно, но некогда.

Физический отдых — это пожалуйста: я с огромным удовольствием растянулся на кровати прямо в самом парадном — именно в нем я общался с Императором — мундире, избавившись от сапог при помощи Карла.

А вот отдых умственный нам только снится — нужно продолжать победоносную поступь нового русского цесаревича по планете, вот и диктую сидящему за столом Ухтомскому любовное письмо Маргарите Прусской:

— Лишь преданность брату не позволяла мне признаться в моей бесконечной и всепожирающей любви к вам, милая Маргарита. Каждый раз, когда вас прочили в невесты Николаю, мое сердце словно сжимала ледяная когтистая лапа. Как брат цесаревича, я бы принял это, и я глубоко скорблю по моему любимому брату. Однако вы, насколько мне известно, не приняли его чувств, поэтому я решился написать вам. Не описать словами, с каким трепетом я подбираю слова, и все они кажутся такими глупыми, такими неуклюжими… Не перебор? — покосился на сидящих на диване князей Барятинского и Оболенского.