«Маслом кашу не испортишь!» — Решил я тогда и особо не расстроился, тем более что гарнизоны крепостей показали себя отлично. Дальше уже все пошло по плану, Александр Ярославич, князь Киевский, вместе с братом Даниилом вторглись в пределы Черниговского княжества и осадили сам стольный град. Восстановленный ров и насыпи под баллисты стали для них большим сюрпризом, а залпы громобоев похоронили надежду Александра взять город быстро и без больших потерь.

Стоящий в тот момент у Можайска Войшелк воспринял все эти события, как подтверждение тем слухам, что усиленно распространялись у него на пути. Якобы в Твери полный разлад, а Великий князь Владимирский вновь ведет татар на Русь. Окончательно им поверив, Войшелк решил урвать кусок пожирнее и двинул свое войско на Москву.

Это была уже середина июня. Литва приближалась к Москве, и оттуда доносился истошный вопль о помощи. Тверская боярская дума недовольно роптала на мое бездействие, а я ждал новостей из Рязани, куда уже прибыл Салам-Буга. Посланный мною боярин Малой уговаривал его не ездить в такое опасное время на Тверь и не радовать литву возможностью своего пленения.

К счастью, к концу июня, убедившись что дорога на Тверь слишком опасна, ханский баскак принял правильное решение. Его караван тронулся в путь на Владимир, и как только весть об этом достигла Твери, я с легким сердцем отдал приказ о выступлении.

К этому времени мой положительный имидж серьезно пострадал даже в глазах самых верных сторонников. Тверь уже настолько привыкла к победам, что сам факт моего бездействия вызывал возмущение. Даже то, что война идет за пределами Тверской земли, не успокаивало народ, и по улицам поползли неприятные для меня слухи, мол консул уже не тот, вон сидит сложа руки, когда враг бесчинствует у нашего порога. К тому же срывалась летняя ярмарка, а на очередной съезд приехала едва ли половина князей и депутатов. Все были недовольны и винили во всех бедах меня и мою нерешительность. Князь Ярослав демонстративно, не дожидаясь меня, выступил со своей дружиной на помощь Москве, а в городской думе надрывался Якун со своими сторонниками, чуть ли не ежедневно в наглую обвиняя меня в трусости.

Посвятить Ярослава или думских бояр в свой стратегический замысел я посчитал нецелесообразным, зная как они умеют хранить секреты. Слухи могли докатиться до ушей ханского баскака, и тогда весь мой план пошел бы коту под хвост. В общем, целый месяц я молча терпел призывы и обвинения, а когда наконец-то пришло время действовать, мне нужна была уже не просто победа… Для реабилитации была необходима оглушительная победа, слава которой затмила бы разговоры о моей слабости и нерешительности.

Сил для этого у меня было не много. Полк Ерша держал осаду в Чернигове, полторы бригады из полка Эрика Хансена вместе с ним и с Куранбасой ушли на судах нового торгового каравана в Орду. Новобранцев и остатки полка датчанина я вверил Калиде для защиты Твери, а сам с полком Петра Рябого и двумя полками конных стрелков выступил прямиком на Волок Ламский.

Шли максимально скрытно, дабы выйти глубоко в тыл и отрезать пути отступления осаждающему Москву литовскому войску Войшелка. Фургоны пришлось оставить, слишком уж они сковывали движение, а в задуманном мною броске главным аргументом была скорость и внезапность. Через четыре дня вышли к Волоку, и оттуда уже я повернул на Москву. Еще через три дня я приказал разбить лагерь у Звенигорода и послал Соболя шугануть литовцев, дабы они осознали, что уйти без боя им уже не удастся.

Сейчас, когда разведка вернулась из рейда, мне не терпится узнать, как повел себя противник, но я терпеливо жду, пока Ванька осмотрит разложенную карту, сориентируется и наконец начнет.

— Литва вот тут лагерем стояла, — его палец ткнул к западу от Москвы, — на глаз тыщ пять, из них конных больше половины! Через реку я переходить не стал, дабы в засаду не угодить. Кони-то у литвы, известное дело, получше наших будут!

Он начал углубляться в рассказ о преимуществе литовских рысаков, и я поднял на него строгий взгляд, мол давай по существу.

— Так это! — Тут же поправился Ванька. — Я к чему… За реку ходить и нужды не было, литва обнаглела совсем и шарила по округе малыми шайками. Мы парочку таких отследили, ну и положили всех…

Мое застывшее в глазах недоумение обрывает его, и он тут же правится.

— Не, не! Не всех, а как ты и сказал, одного отвалтузили изрядно да дали сбежать. Он как до своих добрался, так литва тут же снялась с лагеря и начала отходить по Волоколамскому тракту.

Вопросительное выражение не сходит с моего лица, и Ванька еще уточняет.

— Все сделали, как ты сказал! Пока литвин валялся избитым, мы прикинулись пьяными и хвалились, что зажали поганых в капкан. Мол у Ламского Волока уже боярская конница стоит, а со дня на день с севера подойдет консул со всем войском и тогда-то мы уж задавим литву, как мышь в мышеловке.

«Значит, — мысленно резюмирую услышанное, — у Войшелка есть серьезный повод поторопиться!»

Видя мое одобрение, Ванька довольно щерится.

— Мои хлопцы следят за литвой, а я вот к тебе, значится… — Почесав затылок, он добавил еще. — Идут ходко, через пару дней могут уже и здесь быти!

Киваю в знак того, что понял, и смотрю на мною же составленную топографическую карту. Два дня, что мы стоим здесь лагерем, потрачены не зря, местность на десяток верст вперед изучена досконально. По описанию разведки, у меня на плане отмечено все, что необходимо для выбора будущего поля боя: холмы, низины, лесные массивы, небольшие рощицы и сколь-нибудь пригодное для битвы свободное пространство.