Шрифт:
Что может всё искоренить? Кто сможет вытереть мне слёзы?
Душа вопила в пустоту: «Какие сны, какие грёзы?
Что за любовь без доброты? Что за сомнительные просьбы!»
Скитаясь, мучаясь в глуши, в сердечных муках и отчаянии,
Приобрела покров Души, напившись вод с глубин негаданных.
Всю жизнь искала я Тебя и Твоего успокоения.
Елей на Душу в Слове дал и сладкое умиротворение.
Твой Свет манил меня, желал, но я не знала, что всё это.
Кто длань отцовскую подал? Когда случилось Чудо это?
А Ты сильней меня манил, как мотылька в покровах ночи,
Твой Свет мне голову вскружил, и вдруг открылись мои очи.
Источник вод благих открыл и зародилась жизнь другая –
Та новая, что Ты дарил, Отец миров, Отец преданья!
Ты Сам услышал и простил, Ты Сам пришёл навстречу к дочке,
Живой водою напоил и вытер слёзы мне платочком.
Рукой поддерживал меня, чтоб не упала, не споткнулась,
Когда училась я ходить по благодатным Твоим тропам.
Ты мне открыл Себя, Отец! И в силе, славе Своей вечной
Ты все грехи мои покрыл – ведь возлюбил меня сердечно!
И что сказать сейчас могу? Да, жизнь – театр в миру бывалом.
В нём мы – актёры наяву и все играем одну драму.
Но вот, когда приходит Свет, тогда Отец в сияньи славы
Протянет руки наконец и вырвет нас из этой драмы.
Ты понимаешь, в чём секрет того, что прожито тобою
Без благодати и любви, без вечности, здесь – на дороге.
И вот тогда, только тогда ты возликуешь от удачи:
Что среди всех людских сердец Отец узрел тебя, призвавши!
Живой водою напоил и тем закончил эту драму –
Ведь мы сейчас стоим пред Ним, на полпути к Святому Храму!
На полпути в Иерусалим, на полпути к вратам небесным!
Отец, прости детей Своих, ведь мы ещё Твои младенцы!
Что посеешь то и пожнёшь (первая встреча с Богом)
Мне исполнилось три года, когда моя прабабушка, впервые, повела меня на могилку, где были похоронены её братья Пётр и Павел. Это была единственная могилка, на постаменте которой блестела Звезда красного цвета. Она искрилась в солнечных лучах и, глядя на неё, появлялись странные чувствования. Были "Проводки". Людей на кладбище было много. Братья погибли ещё в период революции. Семья была большая, четырнадцать детей, в живых осталось только 5 человек и все жили далеко друг от друга.
Как сейчас помню: первое, что меня поразило – это масса улыбающихся людей, множество оград с калитками и холмиками в середине, скамеечки, а многие на земле сидели и вели бурные беседы. Второе – это то, что мне все начали давать конфеты, красивые цветные яйца, какую-то выпечку, в форме гриба, которая очень вкусно пахла. Эти все действия сопровождались словами:
– Пусть Боженька тебя хранит и Христос воскрес, Воистину воскрес! – при этом все целовали друг друга три раза.
Я очень хорошо помню этот аромат выпечки, который сливался с ароматом полевых цветов и трав. Свежего чистого воздуха, который приносил порывистый ветер на "Гору" (так называлось это место) от прекрасной быстрой речушки Ворсклы, берега которой были обрывистыми. А русло реки было похоже на тело ползущей змеи, у которой не видно "хвост", и не известно, как далеко "ушла голова", теряясь в лесной гуще.
Я очень сильно боялась брать эти угощения. А ещё стало страшнее, когда подруга моей прабабушки, указав пальцем на могилку, возле которой не было уже живых людей, ласковым, добрым голосом предложила:
– Пойди, возьми сверточек – это для тебя положили! – я начала сильно плакать.
В этом всём действе, была какая-то не видимая опасность. Хаос мыслей, в моей детской голове, увеличивался с каждым мгновением. На тот момент я уже понимала, что в земле лежат люди, которых невозможно увидеть, их нет – они мертвы. За ними плачут все живые, вспоминают о них, рассказывают.
Мысли нескончаемым потоком пробегали одна за другой, масса вопросов и нет ответов: “Откуда те живые люди, которые ушли и положили этот пакетик, могли знать, что сюда приду, именно, я… и почему положили прямо на могилку, не дождавшись меня?! А вдруг тому, кто внизу лежит это нужнее, и он может рассердиться и забрать меня к себе?!”
Мне почему-то стало очень жалко свою маму, что она меня больше не увидит. Прабабушка, видя мои рыдания, крепко обняла меня и вытерла слёзы, а её подруга в это время сама взяла эти сладости и, сложив в кулёк, подала его мне:
– Ох, какая впечатлительная! Ты боишься или тебе стыдно?! Бери, бери, дома съешь! Так положено, – проговорила, улыбаясь, она.
Но я не взяла, меня трясло от одной мысли, что я забираю это у тех, кто внизу. Мы положили этот сверток в сумку и ушли. Я дома не притронулась ни к одной конфетке. Больше мы с прабабушкой на кладбище не ходили. Остальное было позже. Но это было моим первым "знакомством" с Богом и людьми, с живыми и мёртвыми, с горькой правдой, сладкой ложью и началом соприкосновения с Вечностью.