— Уже положила.

— Да какой ты положила? Ты что, не видишь, что это не тот? Возьми в шифоньере детский глаженый!

— Катя, может, хватит кричать? — наконец отозвался с кухни отец. — Что ты панику-то развела? Всего-то с ребенком на прививку сходить.

Мать резко развернулась на месте и уставилась на него.

— Смотрите-ка, кто тут заговорил? Сам — фьюить — и нет его! Умчался, крыльями не помахал! Взял бы да сам и сходил хоть раз с сыном на прививку.

— Я ходил. И не один раз.

— А сегодня прямо до зарезу надо тебе лететь!

— Катя, я работаю. Я нам деньги зарабатываю на жизнь. У меня такая работа. Я сегодня людей в больницу везу.

— А родного сына в поликлинику не можешь!

— Там посерьезней дела, чем прививка.

— В других, в нормальных домах тоже вон все работают мужики и каждый вечер дома!

— Так и я уже год с лишним почти каждый вечер дома.

— А до этого где крыльями махал? А? Может, расскажешь нам про Ейск? Или про Бийск?

— Катя, может, хватит? — тихо сказал папа, а у Лидочки внутри все сжалось. Она даже забыла, что только что внутри у нее все улыбалось. Зачем мама сейчас затеяла эту ссору?

— Это я сама решу, когда хватит! Скажи еще спасибо, что не выставила тебя! Чего расселся? На работу на свою шел, вот и иди.

— Так я позавтракать хотел. В других, нормальных домах жены мужьям завтрак готовят…

— Я сделаю, папочка! — Лидочка кинулась на кухню. — Хочешь яичницу? На сале? Как ты любишь. Я быстро сейчас поджарю.

— А ну, не вздумай! — вдруг крикнула на нее мать. — Пусть в Ейске своем завтракает. Мы опаздываем! Быстро бери сумку и коляску. Пойдем, Мишенька, пойдем, сыночек. Мы и сами справимся. А папочке твоему лишь бы хвостом вертеть.

Отец ничего не сказал, тяжело поднялся с табуретки, снял с крючка у вешалки фуражку и вышел из дома.

— Папа! — Лидочка бросилась за ним, схватила за руку и пошла рядом. — Пап, ты не обращай внимания, мама просто нервничает и устала, Мишенька ночью плохо спал. Подожди, я тебе хоть бутербродов сделаю!

— Не надо, Лидонька. — Папа улыбнулся ей самой красивой на свете улыбкой. — Я на аэродроме перекушу, там у Михалыча всегда термос с кофе.

— Лида! — раздался истошный крик у них за спиной.

— Беги, дочка. — Отец вдруг крепко-крепко прижал ее к себе, поцеловал в макушку и долго не отпускал. — Ты моя красавица. — Он наконец-то разжал руки. — Ты у меня лучше всех.

— Ты у меня тоже, пап! — Она поцеловала отца в щеку и побежала к дому. — Ну пока!

— Пока, дочка! — Он махнул ей рукой.

— До вечера! Прилетай скорей!

Он пошел дальше, но вдруг остановился, повернулся и громко крикнул:

— Лида! Береги себя! И маму с Мишенькой не бросай.

— Что? — Она то ли не поняла, то ли не расслышала, но отец уже помахал ей рукой и быстро пошел прочь.

В поликлинике все прошло очень быстро, и Мишенька почти не плакал, а когда вышли на улицу, сразу же заснул в коляске. Мама успокоилась, повеселела, и даже стала улыбаться знакомым, которые с ними здоровались.

— Надо сегодня на ужин жаркое сделать, — сказала она, поправив Мишеньке одеяльце. — В обед в духовку поставлю, как раз к ужину поспеет, отец с пылу с жару, свеженького поест.

— Почему ты с ним так, мам? — спросила Лидочка, не рассчитывая вообще ни на какой ответ, у нее как-то само вырвалось. Но к ее удивлению, мать вдруг пожала плечами и сказала:

— А я и сама не знаю.

— У вас ведь так хорошо всегда все было. — Лидочка ухватилась за шанс нормально поговорить с матерью. — Помнишь, как мы с тобой бегали на аэродром папу встречать, и ты всегда знала, когда он прилетит, и как мы махали его самолету?

— Конечно, помню. — Мама улыбнулась совсем как раньше. — И как в кино ходили, и в театр, и нам всегда все завидовали. Папа такой статный, в форме.

— Ага, а ты всегда красивая, в платьях! Все на вас смотрели и завидовали, точно.

— А хочешь секрет?

— Хочу, — подскочила Лидочка.

— Я и сама себе всегда завидовала, что мне такой муж достался, — папа-то у нас видный, красавец! Да еще летчик. И характер ведь у него золотой. Ох, Лидуня, как я его любила, дочка! Пуще жизни! Я же пылинки с него сдувала. Да я и сейчас его люблю! Вот честно, так люблю, сил моих нет.

— Так чего же ты с ним ссоришься?

Мать помрачнела.

— Сама не знаю… То есть знаю, конечно. Обидел он меня. По-женски обидел. Ты еще маленькая, не поймешь.