Вот так откровенно, на глазах у всех переплетается частная жизнь семьи, отношения мамы и сына с жизнью обширнейшей державы, попавшей им под руку. Когда на следующей войне государю и государыне случится ненадолго расстаться, они и разлуку свою почтут событием государственным.

"Ты очень верно выразилась в одном из своих последних писем, что наша разлука является нашей собственной личной жертвой, которую мы приносим нашей стране в это тяжелое время. И эта мысль облегчает мне ее переносить. Ники. 4.01.1916."

У деда с бабушкой хватило вкуса и ума не смотреть на свою разлуку столь торжественно и не объявлять ее ценностью, достойной поднесения в дар отечеству.

Что-то мы отвлеклись. Все войны, войны, а жизнь берет свое. Война

войной, а на охоту ехать надо. В начале октября государь много и

счастливо охотился, и не только на ворон, хотя 6 октября "долго гулял и убил три вороны", а 10 октября, проводив Аликс домой, "продолжал прогулку и убил пять ворон", но главные события развернулись 7 октября.

Дневник императора. 7-го октября. Четверг. В 9 час. отправился на

охоту за Гатчино к Елисаветинской даче. Знакомые круги по облавам в 1895 г. Со мною поехали д. Алексей, т. Михень, Ники, Борис, Фредерикс, кн. Г. С. Голицын, Гессе, Гирш. Погода стояла отличная, тихая, без солнца. Завтракали в новом домике. Всего убито: 490 штук. Мною: 10 тетеревей, рябчик, куропатка, 2 русака и 45 беляков, вальдш., всего - 60. Очень наслаждался этим днем, проведенным на свежем воздухе. Вернулся в Царское в 6 1/4. Принял доклад Будберга и читал до 8 час.

Получил известие со Скачека, что эскадра благополучно прошла из Каттегата.

Государю нравилось, что вице-адмирал Рожественский, которому были вручены двенадцать броненосцев, девять крейсеров и девять эсминцев, был сторонником разгрома противника не в затяжной тактической борьбе, а в генеральном сражении, разом. Царь положился на отважного адмирала, и, естественно, на господа Бога: "Благослови путь ее, Господи, дай ей придти целою к месту назначения и там выполнить ее тяжелую задачу на благо и пользу России!" После записи в "Дневнике" этой молитвы о благополучии 2-й Тихоокеанской эскадры рукой государя пририсован сбоку крестик, для верности. Почему наш царь думал, что японский бог оставит своих подопечных, если они, тоже сторонники генерального сражения, и к этому сражению подготовят сорок крейсеров против наших девяти да шестьдесят три миноносца тоже против нашей девятки. И хотя по тяжелым орудиям на броненосцах было примерное равенство, но наша эскадра могла делать только 134 выстрела в минуту, а японцы успевали за это же время выстрелить 360 раз. Не мудрено, что наш флагман, новейшая громада "Князь Суворов", через тридцать минут после начала печально известного побоища был выведен из строя и вскоре отправлен на дно. Как же готовившийся к генеральному сражению флотоводец, потеряв в первый же день сражения больше половины эскадры, не сумел утопить ни одного (!), ни единого корабля противника, уму непостижимо. И дрались наши моряки отчаянно, до последнего снаряда, до последней действующей пушки, с тонущих уже кораблей продолжали стрелять, ничто не помогло, ни молитва царя, ни отвага раненого и сдавшегося в плен адмирала, ничто...

Но до этих бед еще почти полгода, а пока дед держит оборону против готовящейся к решительным поступкам бабушки. Был ли во все войны хоть один обороняющийся, так томительно мечтавший о поражении?!

Ст. Борзя. Октября 6-го дня. 1904 г. Дорогая голубка Кароля! Сегод

ня уже два дня, как я возвратился из командировки; до Читы я не доехал, так как не представилось надобности везти туда больного офицера, к которому я был командирован. Через несколько дней ожидаю командировки сначала в Манчжурию, а потом до оз. Байкал. Здесь на Борзе перемен никаких нет.

Надеюсь, дорогая моя, ты не очень огорчена моим предшествующим письмом, и когда сама хорошенько пообдумаешь все, о чем я писал, ты согласишься со мною. Ведь мне, милая моя Кароля, тоже нелегко и невесело тут сидеть и так долго тебя не видеть. Но что же делать? Приходится покориться судьбе и ждать того времени, когда мы будем в состоянии вместе поехать в Ольховатку и устроить нашу жизнь так, как мы захотим. Я с таким нетерпением ожидаю этого времени!

Недавно я получил письмо от Марьи. Она очень благодарит меня за мой ответ на ее первое письмо; пишет, что живет теперь у врача Орлова в Суджанском уезде, но по получении моего письма приехала в Ольховатку, чтобы оттуда написать мне ответ. Вместе с ней пишет, как и в первом письме, сторож Василий и смотритель оей милой, дорогой Кароле!

Мои отношения с командиром полка порядочно испортились после истории с моим заключением по поводу того судебного дела, о котором я тебе писал. Впрочем, это меня ничуть не огорчает. Казака оправдали.

Пиши мне больше о себе. Чем подробнее будешь писать, тем больше удовольствия мне доставишь. А потому не смущайся такими мелочами, которые заставляют тебя думать и раскаиваться в сообщении о них мне, пиши обо всем.

Крепко тебя целую, моя дорогая, жму твою руку и желаю здоровья и благополучия!

Горячо любящий тебя Н. Кураев. Я вполне здоров и благополучен. Ба

бушка, так же как и Александра Федоровна, пыталась ввести в практику переписки нумерацию писем, но ни царице, ни Кароле Васильевне не удалось приучить своих мужей к этой простой и полезной вещи. Как не вспомнить тут горькие слова Александры Федоровны, хотя и обижавшейся, когда ее за спиной звали "немкой", но и цену славянам знавшей: "Когда же, наконец, водворится порядок, которого нашей бедной стране не хватает во всех отношениях и который чужд славянской натуре?"