Но что-то отвлёкся я. Когда Клавдию вижу, мысли почему-то по сторонам разбредаются. Кричу, чтобы наваждение стряхнуть: «Клав, подсобить не нужно?»

– Спасибо, Иваныч, я уже управилась. Вася через две недели приедет, всё поправит. Говорит, после города ему деревенская трудотерапия необходима, чтобы свою материальную часть в порядок привести и душой отдохнуть на природе.

Вспомнилось мне, как сын Клавдии после армейской службы в деревню возвратился, и та удивительная перемена, которая в его жизни произошла.

Десять лет назад это было. Вернулся Василий из армии отличником по боевой и политической подготовке, а служил в десанте – там не забалуешь.

Недельку осмотрелся и надумал семьёй обзавестись. И кандидатура у него имелась – тёзка его Василиса: складная да ладная, певунья да плясунья, только росточка небольшого, но характером покладистая, на лицо и фигурку очень приятная, хоть красавицей и не назовешь.

Василий подумал, что тянуть с разговором о свадьбе резона нет, и вечером в клубе всё Василисе и выложил: что пара они замечательная, его бог силой наградил, её – голосом и музыкальным слухом; руки, ноги и голова у них на месте; в работе оба спорые – что ещё для счастья нужно? А добра нажить не трудно – была бы охота.

Но ответ Василисы остудил пылкую голову Василия. Услышал он следующее.

– Ты, Вася, парень хоть куда. Только, к сожалению, как в народе говорят, тебе медведь на ухо наступил. Ни петь, ни плясать, ни играть (хоть и на балалайке) не умеешь. Посему не жизнь у нас будет, а скука смертная. – В общем, отказала.

Призадумался Василий над словами Василисы, но отступать перед трудностями не собирался. Если есть желание и упорство, и слух можно развить, и танцам, и игре на инструментах музыкальных выучиться; только бы учителей хороших найти.

Тогда-то вспомнил Василий про дядю Мишу, отцова друга, работающего в Московской консерватории. Правда, работал Михаил Михайлович по хозяйственной части; но с руководством ладил, и заслуженно, так как работником был умелым, исполнительным, с уживчивым характером; ещё дядя Миша был человеком одиноким и всегда приглашал Василия приехать к нему погостить, а то и насовсем в Москву перебраться. Но Вася, привыкший к сельской жизни, отказывался, говорил: «Какой из меня москвич, я парень деревенский, привык по солнышку жить – солнце встало, и я встал. В городе, да ещё в большом, жизнь совсем другая». Но так он до армии думал. Армия и слова Василисы что-то сдвинули внутри Василия, и решил он попробовать городской жизни; и самое главное – цель себе поставил: освоить народные танцы и балалайку; с пением, правда, было как-то неопределённо и неоднозначно, сомневался в себе Василий по этому вопросу.

Стал Вася в Москву собираться. Уговорил мать продать корову и завести козу (одной ей хватит), да кур пяток оставить; остальную живность распродать, так как уезжает он не только учиться и на её шее сидеть, а устроится на работу и матери деньгами помогать станет, а премудрости по вечерам постигать будет.

Клавдия сына своего единственного очень любила и поступила так, как он сказывал, – уменьшила своё хозяйство до минимума: кошка, собака, коза и куры с петухом. Василий же в столицу отправился над своим музыкальным слухом работать, чтобы Василису завоевать.

Удивительно, но никто ему не сказал, что у Василисы ухажёр появился – Пётр, новый завклубом. Клавдия тоже ничего сыну про Василису с Петром говорить не стала, посчитала: может, её Вася в Москве свою судьбу найдет, и как в воду глядела.

Приехал Василий в Москву, а Михаил Михайлович ему в консерватории работу подыскал, себе в помощники определил – умелые руки в большом хозяйстве без дела не останутся, – и повел с начальством знакомить.

Начальство звалось Пётр Ильич Нечайковский и, как все люди, имело свои причуды. Были они безобидные и, на взгляд начальства, душу веселящие. Две из них проявлялись на работе. Первая – переменная: Пётр Ильич новым сотрудникам представлялся лично и в разных случаях по-разному. Сам решал, учитывая, кто перед ним и какие чувства этот человек у него вызывает, импровизировал, одним словом. Вторая – постоянная: у двери кабинета табличку нестандартную имел.

Ректор посмотрел однажды на табличку своего зама – вспомнил отца, его любимую рубрику «Рога и копыта» в «Литературной газете», её ведущего ЕвГЕНИЯ Сазонова и подумал: «Чем я хуже?» И вторая странно-смешная табличка появилась:

«Проректор – Пётр Ильич НеЧАЙКОВСКИЙ

Ректор – ЕвГЕНИЙ Петрович Сверчковский».

Пётр Ильич после этого стал Сверчковскому намекать на плагиат, идея-то насчёт ЕвГЕНИЯ не нова.

Но ректор всё в шутку обратил.

– Петя, посмотри, мы же ГЕНИЙ ЧАЙКОВСКОГО с тобой объединенными усилиями увековечили. Правда, идея тоже не нова, но всё равно приятно. И потом, гордись – твоя индивидуальная идея начинает овладевать массами; но думаю, этот марксизм-ленинизм на весь коллектив распространять не стоит, всё-таки у нас учебное заведение, а не балаган.

«Куда денешься – первое лицо, и последнее слово за ним, но, правды ради, и вся ответственность тоже на нём», – промелькнуло у Петра Ильича.