Кант в своё время такую склонность к манипулированию вообще назвал источником всякой безнравственности. Действительно, какое бы преступление мы не взяли, мы всегда будет видеть за ним либо стремление манипулировать чужим имуществом, либо стремление манипулировать чужим телом. Но вместе с тем, когда человек манипулирует вещью, он её меняет и преобразует, он учится обрабатывать дерево и металлы, создавать сложные орудия, строить дома и сложные производство. Всё это результат манипулирования вещами и проявление уже разумной деятельности. Кант считал, что разум как раз представляет что-то противоположное стремлению манипулировать, его категоричный императив – это врождённая разумность, которая велит относиться к другому человеку не как к средству, а как к цели. Вместе с тем, именно разум является причиной того, что человек манипулирует, и он легко переносит свои манипуляции с вещей и животных на других людей. Источник нравственности легче найти в чём-то противоположном и максимально далёком от разума, в какой-нибудь психически примитивной жизни, у травоядных животных, не имеющих ещё мозга, а лучше и вовсе у растений, питающихся солнечным светом и водой. Кант же пытается найти выход в разделении разума на составляющие, одна из которых допускает манипулирование другим человеком, а другая составляющая, напротив, к другом человеку всегда относится, как к цели. Но в таком случае уже не имеющие мозга организмы, которые с точки зрения нравственности выглядят самыми невинными, как уже упомянутые растения, должны быть признаны порочными и безнравственными. Здесь кантовская связка нравственности и разумности больше всего вызывает сомнения.

Вместе с тем, допуская стремление к манипулированию неотъемлемой частью человеческого разума, мы вынуждены допустить, что прогресс, материальный комфорт, экономическое благополучие человека проистекают из того же побуждения, что и тирания – из желания манипулировать. Только в одном случае происходит манипулирование вещами и прочими живыми организмами, а во втором случае – манипулирование уже другими людьми. Для древних людей часто гнёт собственных тиранов смягчался за счёт религии. В значительной степени боги представляли тобой ту силу, которая стоит над тираном и манипулирует уже им. Вера в такое божественное проведение в значительной степени облегчала тяжесть от осознания себя марионеткой царя. Возможно, в этом как раз заключается причина происхождения религий, как таковых. Жрецы разных религий были единственными, кто могли заставить тирана устрашиться, поскольку сами они были убеждены, что над ним есть некоторый господин, который страшнее самого тирана, и это избавляло их от страха перед тираном, а ему в свой черёд внушало страх их бесстрашие.

Второй известный способ избавить себя от гнёта манипулирования – это уже искусство, в смысле ремесла. Ремесло, то есть, умелое манипулирование вещами в значительной степени являлось утешением при тирании, а вместе с тем могло организовать людей так, чтобы они вовсе стремились манипулировать только вещами, а не друг другом. Нужно только обучить большинство людей какому-нибудь ремеслу, и специальность будет позволять им больше манипулировать вещами, чем друг другом. Но даже если тирания всё-таки установится, умелый ремесленник легче перенесёт её благодаря своему ремеслу. Дело в том, что часто человек, которым кто-то манипулирует, находит себе утешение тогда, когда сам в свой черёд начинает кем-то или чем-то манипулировать. Отсюда идущие с древних времён обряды козла отпущения, когда всё общество обрушивалось с травлей на одного человека, зачастую на довольно слабого, чтобы обвинить его во всех своих бедах. Обряд жертвоприношения богам, хоть и был связан больше с религией, но, тем не менее, наверняка имел и второй смысл, связанный именно с безнаказанным манипулированием телом другого человека. Ремесленник в нашем случае, испытывая на себе гнёт вышестоящих, вместе с тем, всегда находил утешение, причём самое безобидное для всех утешение именно в своём ремесле, то есть, в манипулировании вещами. Итак, мы уже нашли два, известных с глубокой древности, способа человека защититься от тирании: религиозный (объявить себя и своих вождей марионетками богов) и ремесленный (манипулировать вещами, а не людьми). Сложно представить, что есть какой-то третий. Во всяком случае, все сторонники демократии так и представляют себе положение вещей. Они полагают, что ремесло и обучение всех ремеслу является лучшей и самой действенной защитой от тирании. Действительно, этот способ куда более приятный, чем религия, и допускающий даже свободу. Да, технически этот способ сложнее, и в аграрном обществе его осуществить вовсе будет почти невозможно. Чтобы этот способ был эффективен, общество должно быть индустриальным, то есть, большинство населения должно жить в городах, а не в деревнях, и зарабатывать себе на хлеб ремесленным, а не крестьянским трудом. Крестьянский труд, конечно, тоже представляет собой манипулирование вещами, а также домашним скотом и растениями, это тоже своего рода искусство. Но в этом искусстве человек не может упражняться круглый год, поскольку работа зависит от смены сезонов, а орудия, которыми трудятся крестьяне, особенно сложные металлические орудия, всё равно изготавливаются в городе. Вероятно, причиной индустриализации стало именно стремление человека к свободе, и процесс этот был тесным образом связан с революциями в Европе.

И всё-таки, есть ещё третий способ защититься от тирании. Дарение кому-то подарка – это тоже в какой-то мере манипулирование, дарящий требует, чтобы подарок был принят и был как-то использован. Вопрос, кем здесь манипулирует дарящий: вещью, тем, кого одаривает, или позволяет собой манипулировать? В какой-то степени здесь, видимо, присутствует и первое, и второе, и третье. Человек и тот, кому он дарит подарок, как бы манипулируют вещью, дарящий чувствует себя счастливым от дарения (согласно условиям эксперимента), но и вместе с тем покоряется чьей-то воле. И в то же время получивший подарок, то есть, некоторую выгоду, тоже подчиняется чьей-то воле. Тем самым совершенно снимается неприятный эффект от манипулирования и все стороны остаются удовлетворёнными. Хотя манипулирование может возникнуть, когда дарящий начнёт требовать ответный подарок, если же он этого не делает, то он остаётся в рамках некоторой игры, где все стороны довольны, и ни одна не чувствует себя ущемлённой. Тот, кто получает подарок, вроде бы находится в подчинённом положении, но он получает выгоду, а вот тот, кто находится в превосходящем положении, вместе с тем лишает себя некоторой материальной выгоды. В целом все участники такого дарения становятся на службу Судьбе, случайного жребия, который одних сделал богаче, а других беднее. Элемент случайности делает подарок именно подарком. Если человек делает подарок, зная или рассчитывая получить что-то взамен, то это не подарок, а купля-продажа. И только если он рассчитывает, что в зависимости от случайных обстоятельств может получить что-то взамен или не получить, и принимает это условие, то можно говорить именно о подарке.

Такие случайные обстоятельства уже нельзя называть провидением и нельзя за ними поставить бога, управляющего участниками процесса. Здесь Судьба возникает именно как слепой жребий, она сама действует бессознательно, в ней нет никакого замысла. То есть, если представить, что в данном случае людьми кто-то манипулирует, то этот кто-то никак не разумный бог, а, скорее, неразумное животное, причём примитивное, травоядное с простейшей психикой. Во-первых, такой манипулятор не будет просто понимать тех, кем манипулирует, поскольку они являются разумными и на порядок сложнее психически. Во-вторых, такой манипулятор и сам, поскольку не являются разумным, не будет получать никакого удовольствия от манипулирования и, по сути, будет вмешиваться в жизнь своих подчинённых только для того, чтобы помешать им сильно навредить друг другу и самим себе. Такая Судьба, связанная со случайным жребием, никак не может представлять собой предопределение. Предопределение возможно, только если оно исходит от разума, то есть, в конечном счёте от божества, обладающего разумом. Если же свою волю диктует существо неразумное, то оно никогда не будет прописывать каждый ход, оно не будет манипулировать, оно будет только ограждать от чрезмерных страданий, делая смерть минимально мучительной или даруя счастье. Ведь даже неразумное существо не лишено сочувствия и не может оставаться безразличным к чужой боли. Получается, что во время дарения и вовсе нет никакого манипулирования, есть лишь его имитация, люди делают вид, что покоряются какому-то бессознательному высшему существу, которое физически не может ими манипулировать. И это даёт некоторое ощущение освобождения. Покоряясь такой воле, которая есть случайный жребий, человек вместе с тем не покоряется той воле, что может им манипулировать. Даря подарок и принимая его, он тем самым словно вырывает себя из порочного круга манипулирования, и даже не нужно уже манипулировать вещами для облегчения собственной участи. Но, как показывает эксперимент, такое возможно, если с предметом, предназначенным для подарка, можно легко расстаться, если он не достался путём манипулирования, то есть, тяжёлого труда или борьбы за обладание им.

Итак, легко догадаться, что именно из стремления человеком манипулировать вещами возникла частная собственность. Но вместе с тем часть этой собственности могла возникнуть исключительно как нечто, что предназначено для дарения. Ведь если щедрость охватывает человека бессознательно, то он должен иметь при себе немного имущества сверх того, чем ему необходимо для жизни, чтобы в момент прилива бессознательной щедрости не разорить себя и не остаться с ничем. И, разумеется, эта третья часть тоже должна закладываться в стоимость вещей и влиять на ту цену, по которой собственность продаётся или покупается. То есть, в простейших сделках купли-продажи был уже заложен элемент дарения, то есть, случайного жребия, что несколько повышало цену на товар по отношению к той цене, которую он имел бы, если бы предназначался только для обмена на другой товар.

Рассмотрим, из чего, собственно, складывается стоимость товара. Здесь мы можем себя избавить от необходимости проводить долгие исследования и приводить огромный массив сложной информации, поскольку всё это было сделано и так уже в многочисленный книгах, среди которых столпом стоит книга Адама Смита. Итак, Смит разделяет стоимость товара на три составляющих: 1) труд рабочих, произведших этот товар, 2) прибыль предпринимателя, отвечающего за доставку товара из места производства до места продажи, 3) земельная рента, которую предприниматель платит за аренду помещений и земли её владельцу, покупая себе право пользоваться этой землёй. Теория Смита называется трудовой теорией стоимости, поскольку значительная часть стоимости товара складывается именно из труда рабочих и предпринимателей, и товар стоит почти столько, сколько стоит труд, затраченный на его создание. Вместе с тем, земельная рента никак не объясняется трудом, да и земля не может быть произведена трудом человека, она просто есть, как данность. Эта третья часть стоимости товара у Смита никак не объясняется, она никак не следует из труда и не понятно, откуда вообще следует. Между тем, предприниматель должен платить владельцу земли деньги за право делать на этой земле своё дело. Получатели ренты не обязаны делать ничего, они не вкладывают ни капли своего труда в свою землю, но получают долю от чужих трудов.

Многие экономисты обратили внимание на это тёмное пятно в экономическом учении А. Смита, например, Карл Маркс. Он пришёл к выводу, что эта третья составляющая стоимости товара представляет собой элементарно узаконенный грабёж. Так Маркс пытался логически завершить трудовую теорию стоимости, то есть, показать, что стоимость всех вещей, включая стоимость земли, формируется из труда, и стоимость земли зависит от ренты, а вовсе не рента от стоимости земли. Таким образом действительно получалось, что товар стоит ровно столько, сколько стоит труд, потраченный на создание этого товара. Но часть этого труда прямым насилием или обманом похищалась у производителей. Эту часть Маркс назвал прибавочной стоимостью. Предприниматель, выплачивая ренту, терял часть своих доходов и эту часть компенсировал за счёт понижения заработной платы рабочим. И всё это в конечном итоге повышало стоимость товара. Маркс доказывает, и на наш взгляд, вполне убедительно, что рента вовсе не сводится к земельной ренте. В развитом капиталистическом обществе получателями ренты становятся не графы и герцоги, имеющие наследственные земельные владения, а сами предприниматели, точнее, наиболее крупные предприниматели. Добравшись до определённого порога имущества, предприниматель свои доходы начинает получать не за счёт чистой прибыли, а за счёт уже некоторой ренты, которую он накладывает на других, более мелких предпринимателей. Например, владея сырьевыми ресурсами, такой предприниматель уже перестаёт заниматься доставкой этих ресурсов до места продажи. Теперь покупатели сами приезжают к нему и сами занимаются доставкой купленного товара до нужного им места. Владелец же, ничего не делая, получает ренту за проданный товар. Вполне можно допустить, что во времена Маркса капиталистические отношения именно так и выстраивались, и рента действительно стала представлять собой узаконенный грабёж. Но вот относительно более ранних форм ренты далеко не во всём можно согласиться с Марксом и с трудовой теорией стоимости.