В тот же день получена мною в ответ телеграмма генерала Драгомирова: «Высшие начальники до командиров корпусов включительно единогласно остановились на кандидатуре генерал Врангеля. Во избежание трений в общем собрании означенные начальники просят Вас прислать ко времени открытия общего собрания, к 18 часам Ваш приказ о назначении, без ссылки на избрание Военным Советом».

Я приказал справиться, был ли генерал Врангель на этом заседании и известно ли ему об этом постановлении, и, получив утвердительный ответ, отдал свой последний приказ Вооруженным силам Юга:

«1. Генерал-лейтенант барон Врангель назначается Главнокомандующим Вооруженными силами Юга России.

2. Всем, шедшим честно со мною в тяжкой борьбе, – низкий поклон.

Господи, дай победу Армии и спаси Россию. Генерал Деникин».

…Вечер 22 марта.

Тягостное прощание с ближайшими моими сотрудниками в Ставке и офицерами конвоя. Потом сошел вниз – в помещение охранной офицерской роты, состоявшей из старых добровольцев, в большинстве израненных в боях; со многими из них меня связывала память о страдных днях первых походов. Они взволнованы, слышатся глухие рыдания… Глубокое волнение охватило и меня; тяжелый ком, подступивший к горлу, мешал говорить. Спрашивают:

– Почему?

– Теперь трудно говорить об этом. Когда-нибудь узнаете и поймете…

Поехали с генералом Романовским в английскую миссию, откуда вместе с Хольманом на пристань. Почетные караулы и представители иностранных миссий. Краткое прощание. Перешли на английский миноносец. Офицеры, сопровождавшие нас, в том числе бывшие адъютанты генерала Романовского, пошли на другом миноносце – французском, который пришел в Константинополь на 6 часов позже нас. Роковая случайность…

Когда мы вышли в море, была уже ночь. Только яркие огни, усеявшие густо тьму, обозначили еще берег покидаемой русской земли. Тускнеют и гаснут.

Россия, Родина моя…

В Константинополе на пристани нас встретили военный агент наш, генерал Агапеев68, и английский офицер. Англичанин что-то с тревожным видом докладывает Хольману. Последний говорит мне:

– Ваше превосходительство, поедем прямо на английский корабль…

Англичане подозревали. Знали ли наши? Я обратился к Агапееву:

– Вас не стеснит наше пребывание в посольстве… в отношении помещения?

– Нисколько.

– А в… политическом отношении?

– Нет, помилуйте…

Простились с Хольманом и поехали в русский Посольский дом, обращенный частично в беженское общежитие. Там моя семья.

Появился дипломатический представитель. Выхожу к нему в коридор. Он извиняется, что по тесноте не может нам предоставить помещения. Я оборвал разговор: нам не нужно его гостеприимства…

Вернувшись в комнату, хотел переговорить с Иваном Павловичем о том, чтобы сейчас же оставить этот негостеприимный кров. Но генерала Романовского не было. Адъютанты не приехали еще, и он сам прошел через анфиладу посольских зал в вестибюль распорядиться относительно автомобиля. Раскрылась дверь, и в ней появился бледный, как смерть, полковник Энгельгардт69:

– Ваше превосходительство, генерал Романовский убит.

Этот удар доконал меня. Сознание помутнело, и силы оставили меня – первый раз в жизни.

Моральных убийц Романовского я знаю хорошо. Физический убийца, носивший форму русского офицера, скрылся. Не знаю – жив ли он, или правду говорит молва, будто для сокрытия следов преступления его утопили в Босфоре.

Генерал Хольман, потрясенный событием, не могший простить себе, что не сберег Романовского, не настояв на нашем переезде прямо на английский корабль, ввел в посольство английский отряд, чтобы охранить бывшего русского главнокомандующего.

Судьбе угодно было провести и через это испытание. Тогда, впрочем, меня ничто уже не могло волновать. Душа омертвела. Маленькая комната, почти каморка. В ней – гроб с дорогим прахом. Лицо скорбное и спокойное. «Вечная память!..»

В этот вечер я с семьей и детьми генерала Корнилова перешел на английское госпитальное судно, а на другой день на дредноуте «Мальборо» мы уходили от постылых берегов Босфора, унося в душе неизбывную скорбь.

Я прибыл в Ростов вечером. Главнокомандующий мог меня принять в Таганроге лишь на следующий день утром, и я решил, воспользовавшись свободным вечером, проехать в театр. Приняв и отпустив встречавших меня должностных лиц, я вдвоем, с приехавшим со мной графом Гендриковым72, отправился пешком в город. Не желая привлекать на себя внимания, я взял ложу во втором ярусе и, поместившись в глубине ее, стал слушать пение. Шли «Птички певчие». Исполнители и постановка были весьма посредственны, однако я, давно не быв в театре, рад был послушать музыку. В антракте я разглядывал толпу, наполнявшую зал. Нарядные туалеты дам, дорогие меха и драгоценные камни вперемешку с блестящими погонами и аксельбантами военных придавали толпе праздничный, нарядный вид, заставляя забывать тяжелую обстановку смуты…