— Так, может, кладбище и есть история? — ехидно спросил Турусов.

— В некотором смысле. Кладбище — доказательство существования истории.

— Да пошто вам эта история! — перебил их дворник. — Главное — память. Что она вмещает, то и было на самом деле, а остальное: хочешь верь, не хочешь — не верь. Неважно все остальное. Вот этих я всех знал, — он кивнул на выбитый в бетоне список. — А вон того, Лапкина… так я даже за него и фамилию, и даты выбивал. Он-то сам руки отморозил до мертвоты и как бы уже без них жил. Висят две жерди высохшие, а его не слушаются. Вот и решил он уйти. Сказал, что чувствует, мол, пора…

Дворник внезапно оборвал свою речь и прислушался.

— Звери што ли? — прошептал он.

— Люди, — сказал Радецкий, расслышавший далекие человеческие голоса.

Там, где кончалось тепло — начиналась темнота. Как раз по кромке снега. Как ни всматривались дворник и двое постояльцев в темноту, а ничего разглядеть не могли.

Через несколько минут из темноты, как сквозь стенку, появились двое насупленных бородатых мужчин с обмороженными лицами и заиндевевшими усами и бровями.

Они подошли как можно ближе к трубе и принялись растирать каждый себе подмерзшие щеки.

— Вечер добрый! — окликнул их дворник.

— Угу! — промычал кто-то из них.

— Откуда такие подмерзшие? — спросил дворник.

— С соседнего «Факела», — ответил один, борода которого при ближнем рассмотрении оказалась рыжей. — Едва дошли, сплошные сугробины по тайге.

— В работу али так пришли? — дворник спрашивал хрипловатым голосом, будто старался выглядеть посуровее.

— Да я же почтальон, а этот не из наших, чужой, — рыжебородый кивнул на второго, который был помельче телом и бородка у него оказалась редкой, с трудом пробившейся сквозь сухощавую кожу щек и подбородка. — Тут письмо уже третий год ношу по факелам, никак адресата не отыщу. Уже раза четыре опаздывал к нему.

— А как твоего адресата звать-то? — дворник смягчил голос.

— Смуров…

— Был такой, — кивнул дворник. — Сашка Смуров. Еще недавно был и ушел.

— Опять опоздал! — чуть не заплакал почтальон. — А куда ж он подался, на какой «Факел»?

Дворник развел руками.

Турусов задумчиво смотрел на «кладбищенский» список и вдруг обратил внимание на надпись «Смуров А.П. 1942–1986».

— Так вот же он! — крикнул Турусов. — Здесь в списке!

— А шо ж он сам то… — дворник ошарашенно выпучил глаза. — Ни мне не сказал… А ну, где он там…

Дворник подошел к списку, склонился, изучая.

— Так и есть. Последним уходил… Хоть бы сказал, что насовсем…

— Значит, адресат выбыл, — вздохнул почтальон. — Что ж теперь?

— Эй, там не Пашка? — крикнула, подходя торопливым шагом, Клавдия Николаевна.

— Да не, — ответил ей дворник. — Это почтальон с кем-то. Письмо принес…

— Кому? — запыхавшаяся бабуся остановилась рядом.

— Да уже некому! — махнул рукой дворник.

— Возвращать придется, — безрадостно покачал головой рыжебородый почтальон. — А где этого, который послал, искать? Опять по «Факелам» шастать!

— А ты не переживай, сынок! Неча так серьезно ко всему! Сожги или выкинь его и дело в порядке.

— Нельзя, — враз посерьезнел почтальон. — Тот-то будет думать, что получил адресат его письмо, а вдруг там что важное?

— Так возьми и прочитай! — подсказала Клавдия Николаевна.

— Это не по-честному! — недовольно проговорил дворник. — Так даже там, где я раньше был, редко делали. А тут и вовсе нельзя.

— Вы же мне помочь обещали! — неожиданно зашипел на почтальона пришедший с ним хрупкий человек с редкой бородкой на утонченном лице.

— Ну, вот и спрашивайте их! — почтальон показал взглядом на дворника.

— Я извиняюсь… У меня тут дело… — заикаясь, заговорил хрупкий. — Я из европейской части прибыл в командировку. Поможете?

— Чем тебе помочь? Деньги, что ли, нужны? — спросил дворник.

— Нет. Я по переписи… то есть переписчик неучтенного населения. Переписываю сколько и кого на «Факелах» живет.

— Ну, эт я не знаю, — дворник глянул на переписчика. — Тут постоянных нет, это для приходящих гостиница. Тут только постояльцы, а так каждый день кто-то приходит, другие уходят…

— Ну, а таких, которые более или менее постоянно разве нет?

— Постоянно? — дворник на минутку задумался, поглаживая уже аккуратно обрезанную бороду. — Вот эти, что ли? — он показал на выбитый в бетоне список.

Хрупкий мгновенно ожил, перестал заикаться. Он машинально стащил с плеча рюкзак, вытащил тетрадь и принялся аккуратно переписывать фамилии и даты.

— Это уже что-то! — довольно произнес он. — Итого мною уже выяснено тридцать четыре тысячи сто две человеко-единицы. Если б еще знать, сколько всего этих «Факелов», чтобы зря не рыскать по морозу!