— Может быть, вы объясните, в чем дело? — сказал он.

Спендер смотрел на канал.

— Не знаю. Мне стало стыдно. За Биггса, за всех нас, за этот содом. Господи, какое безобразие!

— Путешествие было долгое. Надо же им отвести душу.

— Но где их уважение, командир? Где чувство того, что и когда уместно?

— Вы устали, Спендер, и смотрите на вещи иначе, чем они. Уплатите штраф пятьдесят долларов.

— Слушаюсь, командир. Но уж очень неприятно, когда подумаешь, что Они видят, как мы из себя дураков корчим.

— Они?

— Марсиане, будь то живые или мертвые.

— Скорее всего мертвые, — ответил капитан. — Вы думаете, Они знают, что мы здесь?

— Разве старое не знает всегда о появлении нового?

— Пожалуй. Можно подумать, что вы в духов верите.

— Я верю в то, что сделано, а на Марсе множество следов чьего-то труда. Я видел улицы, дома, и книги, наверно, есть, видел широкие каналы, часы, стойла — если не для лошадей, то, во всяком случае, для каких-то домашних животных, пусть даже с двенадцатью ногами, почем мы можем знать? Куда ни взгляну, всюду предметы и сооружения, которыми пользовались. Ими пользовались, их употребляли много столетий. Вот если вы меня спросите, верю ли я в душу вещей, отвечающую их употреблению, я скажу — да. И они есть здесь всюду. Предметы, у которых было свое предназначение. Горы, у которых были свои имена. Пользуясь этими предметами, мы всегда неизбежно будем ощущать неловкость. И названия гор будут звучать для нас не так — мы их окрестим, а старые-то названия никуда не делись, существуют где-то во времени, для кого-то здешние горы, представление о них, были связаны именно с теми названиями. Имена, которыми мы наречем каналы, города, вершины, скатятся с них, как вода с гуся. Мы можем сколько угодно соприкасаться с Марсом, настоящего общения никогда не будет. В конце концов это доведет нас до бешенства, и знаете, что мы сделаем с Марсом? Мы его распотрошим, снимем с него шкуру и перекроим ее по своему вкусу.

— Мы не разрушим Марс, — сказал капитан. — Он слишком велик и великолепен.

— Вы уверены? У нас, землян, есть дар разрушать великое и прекрасное. Если мы не открыли сосисочную в Египте среди развалин Карнакского храма, то лишь потому, что они лежат на отшибе и там не развернешь коммерции. Но Египет — малая часть Земли. А здесь — здесь кругом древность, сплошные диковины, и где-то нам придется обосноваться и начать осквернение. Канал мы назовем в честь Рокфеллера, горе присвоим имя короля Георга, будет озеро Дюпона, города Рузвельт, Линкольн и Кулидж, но это все не то, потому что у каждого места уже есть свое, собственное имя.

— Это уже ваше дело, археологов, раскопать старые названия, а мы что ж, мы согласны ими пользоваться.

— Несколько человечков вроде нас — против всех дельцов и трестов? — Спендер поглядел на отливающие металлом горы. — Они знают, что мы сегодня здесь, явились гадить им, и я не сомневаюсь, что они нас ненавидят.

Капитан покачал головой.

— Ненависти здесь нет. — Он прислушался к ветру. — Судя по их городам, это были чудесные, красивые и философски настроенные люди. Они все принимали, как должное. Очевидно, они были обречены на вымирание, однако не устроили по этому поводу никакой опустошительной войны напоследок, не стали уничтожать своих городов. Все города, которые мы до сих пор видели, сохранились в полной неприкосновенности. Сдается мне, мы им мешаем не больше, чем помешали бы дети, играющие на газоне, — что спросишь с ребенка? И кто знает, быть может, в конечном счете все это изменит нас к лучшему. Вы обратили внимание, Спендер, на необычно тихое поведение наших людей, пока Биггс не навязал им это веселье? Как смирно, даже робко они держались! Еще бы, лицом к лицу со всем этим сразу смекаешь, что ты не такая уж большая шишка. Мы дети в песочницах, шумные и непоседливые дети, которые носятся со своими игрушечными атомами и ракетами. Но ведь когда-нибудь Земля будет такой, каков Марс теперь. Так что Марс нас отрезвит. Наглядное пособие по истории цивилизации. Полезный урок. А теперь — выше голову! Пойдем играть в веселье. Да, штраф остается в силе.

Но веселье не ладилось. С мертвого моря упорно дул ветер. Дул на экипаж ракеты, дул на капитана и Джеффа Спендера, когда те шли обратно к остальным. Ветер теребил пыль и сверкающую ракету, теребил аккордеон, и пыль засорила исцелованную гармонику. Она засоряла им глаза, а ветер продолжал звонко петь. Вдруг он стих, так же неожиданно, как начался.

Но и веселье тоже стихло.

Они стояли прямо под холодным черным небом.

— Ну, ребята, давай! — Биггс в чистой сухой одежде выскочил из ракеты, стараясь не глядеть на Спендера. Его голос звучал, будто в пустой аудитории, совсем одиноко. — Что же вы!

Никто не тронулся с места.

— Эй, Уайти, где твоя гармоника?

Уайти выдул какую-то трель. Она прозвучала фальшиво и нелепо. Уайти вытряхнул из гармоники влагу и спрятал инструмент.

— Вы что, на поминках, что ли? — не унимался Биггс.

Кто-то сжал в объятиях аккордеон. Послышался будто стон умирающего животного. И все.

— Ладно, мы с подружкой повеселимся вдвоем. — Прислонившись к ракете, Биггс поднес ко рту бутылку.

Спендер следил за ним. Спендер долго стоял неподвижно. Потом его пальцы тихонько, медленно поползли вверх по дрожащему бедру, нащупали пистолет и стали поглаживать кожаную кобуру.

— Кто хочет пойти в город, может отправиться со мной, — объявил капитан. — Поставим охрану у ракеты и захватим с собой оружие — на всякий случай.

Экипаж выстроился в шеренгу. Желающих пойти в город было четырнадцать, включая Биггса, который стал в строй, гогоча и размахивая бутылкой. Шесть человек решили остаться.

— Ну, потопали! — заорал Биггс.

Отряд удалился в безмолвном лунном сиянии. Они пришли на окраину грезящего мертвого города, озаренного светом двух догоняющих друг друга лун. Тени, протянувшиеся от ног людей, были двойными. Несколько минут космонавты стояли, затаив дыхание. Они ждали: не мелькнет ли в мертвом городе какое-нибудь движение, не появится ли какая-нибудь неясная фигура, не промчится ли галопом через пустое морское дно этакий призрак из седой старины верхом на закованном в латы древнем коне невозможных кровей, с небывалой родословной.

Глаза Спендера, его фантазия оживили городские улицы. Голубыми химическими огнями по булыжной мостовой двигались люди, слышался прерывистый неразборчивый гул, странные животные стремительно бежали по серовато-красному песку. В каждом окне кто-то стоял и, перегнувшись через подоконник, медленно, точно погруженный в вечные воды, махал каким-то движущимся образам в глубокой тени у подножия посеребренных луной башен. Некое внутреннее ухо слышало музыку, и Спендер попытался представить себе инструменты, исполняющие ее. Заколдованное место…