Ну, и наконец Мердок Картанский со своей мерзкой женушкой — вот они, сидят рядом с сыном и леди Ниевой. Боже, до чего Джаван ненавидел Мердока! Этот его гнусавый голос, его набожные изречения и лживая душонка!.. Ведь именно Мердоку пришла на ум идея в Сочельник напасть на бывшие обители михайлинцев, и Джаван точно знал, что тот во всем заодно с архиепископом Хьюбертом.

Впрочем, Джаван поспешил напомнить себе, что нельзя слишком долго думать об этом, а не то тщательно сдерживаемый гнев прорвется и все погубит.

Вот уже целый год после смерти отца юный принц старался держаться тише воды, ниже травы, играя роль недалекого простачка, незрелого мальчишки, который ничего не смыслит и не интересуется политикой, — и самое главное, как можно реже попадаться регентам на глаза. Большинство людей почему-то считали, что физическая немощь идет рука об руку со слабоумием и были склонны не обращать на Джавана никакого внимания, и это было ему только на пользу. Хотя, с другой стороны, тут палка о двух концах: если с Алроем что-то случится, и Джавану придется отстаивать свои права на трон, ему нелегко будет заставить регентов признать себя, тем более если к тому времени он еще не достигнет совершеннолетия.

Последнее время, впрочем, регенты почти не замечали принца, особенно с начала года, после бегства Тависа, случившегося в тот самый день, когда Рамосский совет огласил свои последние указы, направленные против Дерини. Джаван по этому поводу закатил нелепую, совершенно ребяческую сцену, которая показалась убедительной всем, даже лорду Ориэлю, Целителю-Дерини, вынужденному служить регентам. С тех самых пор Джаван не упускал случая подчеркнуть, что побег Тависа воспринимает как личное оскорбление и что теперь он с куда большим недоверием относится ко всем Дерини вообще. Играть такую роль Джавану было не по сердцу, но Тавис убедил его, что в нынешних обстоятельствах небольшой обман простителен. И так, конечно, было безопаснее.

Таким образом, наследник гвиннедской короны утешал себя мыслями о грядущем воздаянии, мечтательно водя пальцем по ободку бокала. Шум и гомон пиршества едва достигали его, омывая сознание, подобно приливной волне, но ничуть не затрагивая разум, глубоко погруженный в себя самое. Подали новую перемену блюд — жареных лебедей, начиненных орехами и лесными ягодами, во всем великолепии белоснежных перьев, — и мальчик покорно взял свою порцию, мечтая лишь о возможности сбежать отсюда поскорее. Однако вместо того появился новый персонаж — и сердце вмиг сжалось от недобрых предчувствий.

— Ваше королевское величество, ваши высочества, милорды, — провозгласил со всей торжественностью дворецкий, — лорд Манфред Мак-Иннис, граф Кулдский и барон Марлорский.

«Боже правый! — воскликнул про себя Джаван, подобно остальным присутствующим устремляясь взором к темной, закутанной в плащ фигуре старшего брата архиепископа, возникшей на пороге. — Этот-то что здесь делает?»

Манфред с улыбкой сбросил накидку и двинулся по зале, и эта улыбка очень не понравилась Джавану.

По пятам за графом шагал рыцарь в ливрее цветов Мак-Инниса, со шлемом под мышкой, и вид у него был до крайности самодовольный. Замыкал небольшую процессию сын Манфреда Айвер, прыщавый юнец лет двадцати, которого принц возненавидел с первого взгляда, когда тот был в прошлом году впервые представлен ко двору. Джаван с отвращением заметил у Айвера белый рыцарский кушак и золотые шпоры — год назад их еще не было!

Когда Манфред со свитой приблизились к помосту, все разговоры стихли. Хьюберт поднялся с места, едва лишь брат вошел в залу, и незаметно перемещался влево, пока не оказался рядом с креслом Алроя. Он стоял, опираясь унизанной перстнями рукой о спинку, и именно ему, а отнюдь не королю, отвесил свой поклон Манфред Мак-Иннис.

— Я принес вести, которые порадуют всех собравшихся, ваше преосвященство, ваше величество… — С этими словами граф распрямился и вытянул вперед руку, в которой сверкало что-то маленькое, на цепочке. — Можете считать это свадебным подарком лорду Рану и лорду Ричарду, — он еще раз поклонился обеим парам. — Я принес вам распятие, которое еще недавно носил епископ-отступник Элистер Келлен, и счастлив сообщить, что он мертв, как и его сообщник Джебедия Алькарский!

Пирующие радостно загомонили, и за всеобщим возбуждением Джаван с трудом сумел взять себя в руки, чтобы скрыть ужас и отвращение. Алрой не столь хорошо владел собой, и вид у него был донельзя испуганный. Райс-Майкл, который всегда восхищался Джебедией, еще когда тот не ушел с поста главнокомандующего, и вовсе готов был в любой миг разразиться слезами. Как могли они оба погибнуть?! Немыслимо! Наверняка, Манфред лжет.

Но тем временем новоиспеченный граф продолжал рассказ, не забывая должным образом нахваливать своего слугу, и Джаван со страхом осознал, что они все-таки говорят правду. Он даже осмелился, с минуту поколебавшись, прибегнуть к своим недавно обретенным способностям, чтобы удостовериться наверняка. Этот дар — определять истину в речах человека — принадлежал, по словам Тависа, всем Дерини, хотя Элистер Келлен намекал, что дело куда сложнее, и способности Джавана передал ему перед смертью отец, тесно увязав их с очередностью наследования. У него не все вышло, как он задумывал, и Джаван получил доступ к этому дару раньше, чем положено. Сегодня, впервые за все время, он пожалел об этом.