В-третьих, дабы Мать-Церковь не оказалась лишена защиты своих христианских рыцарей, действующих во славу Господа, как длань его на этой земле, мы учреждаем под-орден рыцарей Equites Custodes Fidei, которые будут жить по монашеским установлениям и подчиняться непосредственно Примасу, через главу ордена и верховного настоятеля.

В знак особой расположенности к новому ордену в глазах Короны, милостью короля Custodes Fidei было даровано право носить двойной алый с золотом пояс, цветов Халдейнов, как символ единства власти мирской и церковной. И хотя все члены ордена будут носить черные рясы в знак того, что они мертвы для всего земного, накидки их будут алыми, дабы все помнили о том, что им покровительствует сам владыка Гвиннеда.

Символом же ордена станет gules, крылатый золотой лев, sejant guardant, окруженный золотым ореолом, держащий меч в протянутой лапе, в знак того, что орден обязуется зорко стоять на защите святой Веры…

…Было еще много чего, большей частью, перечислялись земли и владения, отходящие новому ордену, но Джаван уже не вслушивался. Теперь он начал понимать, каким образом регенты намеревались претворить в жизнь рамосские постановления, в особенности что касалось запрета для Дерини принимать священный сан.

По одному члены нового ордена стали приносить клятву архиепископу, и первым Хьюберт поднял с колен их главу — Полина Рамосского, который прежде был епископом Стэвенхемским, но сложил с себя полномочия ради того чтобы возглавить Custodes. Не удивительно, что лицо его показалось Джавану столь знакомым.

Поверх пояса из переплетенных золотых и алых шнуров архиепископ повязал ему пурпурный кушак. На плечи надели черный плащ на алой подкладке, с застежкой в виде львиной головы на горле; такой же знак красовался у него и на левом плече.

Золотой лев также украсил собой жезл, символ власти главы ордена, и Джавану подумалось, что меч в лапе хищника столь же смертоносен, как и сам Полин. Никаких сомнений, уж если он решился оставить пост архиепископа ради нового назначения, это могло означать лишь то, что в будущем орден обретет огромную власть.

Вслед за Полином принесли обеты и все прочие.

Некий Марк Конкеннон стал канцлером, ведающим всеми семинариями; этот человек, как всем было известно, ненавидел Дерини. Высокий тощий монах, брат Серафин, сделался главным инквизитором, а отец Лиор — его помощником. Джаван содрогнулся, увидев это.

Во главе рыцарей ордена Полин поставил своего брата, бывшего графа Тарлетонского, бывалого вояку, который всего пару дней назад уступил графский титул своему сыну и принял сан под именем Альберта.

К присяге привели затем членов ордена рангом пониже: около сорока человек монахов и не меньше сотни служилых людей дали обет бедности, целомудрия и послушания. Все они стали рыцарями Custodes и получили черные плащи с алым крестом и головой льва, а также белые кушаки, на концах окрашенные алым. Джаван подумал невольно, что это выглядит так, будто пояса их испачканы в крови — насмешка над самыми святыми принципами рыцарства. К тому же, в своих черно-алых плащах Equites донельзя напоминали хищных птиц.

И наконец, ни малейших сомнений в целях и задачах нового ордена не осталось, когда Хьюберт призвал рыцарей преклонить колена и произнес над ними Благословение Меча, тем самым заранее даруя прощение за все грехи. Обычно подобное благословение давалось воинам во время войны и означало, что они могут безнаказанно убивать врагов на поле боя, и это не будет считаться грехом. В мирное время подобное было неслыханно, и, по мнению Джавана, могло означать лишь подстрекательство к расправам над Дерини — ибо в глазах регентов именно они являлись единственным истинным врагом державы и средоточием зла.

К несчастью, предотвратить все это Джаван был не в силах. Он попробовал заговорить об этом с Алроем, пока новоиспеченные рыцари получали из рук архиепископа свои свечи, но король искренне не мог понять, что же так тревожит его брата. То же самое и Райс-Майкл… впрочем, едва Джаван обратился к нему, как Манфред тут же зашикал на него, и принц тут же присмирел, застыв на месте. Однако мысли его продолжали бурлить.

Тем временем, Custodes удалились не в боковой придел храма, где стояли прежде, а выстроились в две шеренги по центральному нефу, образуя нечто вроде почетного караула, — ибо прерванный обряд благословения свечей теперь возобновился, и ожидалось, что миряне, начиная с короля и принцев, теперь подойдут к алтарю, дабы также получить свечу из рук архиепископа.

Джаван знал заранее, что ему придется пройти через это и готовился преодолеть отвращение, целуя пухлую розовую руку Хьюберта, но вот к чему он оказался совершенно не готов, так это к тому, насколько тяжело ему дался путь к алтарю, между двумя рядами Custodes, буравивших его взглядами. Разумеется, они не могли знать, как он относится к ним, однако когда глаза инквизитора брата Серафина остановились на нем, Джавану показалось, что еще немного, и он лишится чувств. С огромным трудом он дохромал до алтаря и опустился на колени у ног архиепископа.