— Князь, — произнёс доктор, — позвольте представить вам фон Штрумпфа — резерв-капитана, сержанта-камергера, церемонимейстера Палаты Пэров и исполняющего обязанности Казначея Департамента Королевской Казны; капитан — мой благородный хозяин, Его Могущество, князь Йохан Попофф. — Обе персоны заявили, что они восхищены ; и Эстерхази перешёл к представлению дружин-майора Штруввельпейтера, Главного Секретаря Министерства Иностранных Дел. По исключительному совпадению оные персоны тоже оказались восхищены . Не стоило и говорить, что члены Королевской и Императорской Фамилии выше того, чтобы официально подчиняться любым Правительственными Департаментам. (Пересёкший Ирландское море, чтобы подписать смертный приговор Карлу I, вынесенный так называемым Высоким судом Парламента, полковник Геркулес Ханкс [37] — да, именно такой [38] — прямо заявил Кромвелю: — Милорд генерал, две вещи несомненны. Первое — этот суд не может судить людей. Второе — ни один суд не может судить короля. — Кромвель, не имевший обыкновения придерживаться этикета, ответил: — Ну и сварливый же и упрямый ты малый, полковник Ханкс. Иди-ка ты отсюда. — Келейно Кромвель признал, что, возможно, формально Ханкс был прав. Но всё равно отрубил голову королю Карлу. Вот так уж.). Однако королевско-имперские толстосумы С.-П.-Т. являлись такими типами, каких ещё поискать. Поэтому тому, что корректно именовали Департаментом Королевской Казны, были предоставлены действительно немалые полномочия.

К примеру, можно было сказать: «Разумеется, чувство достоинства и долг Вашего Младшего Высочества, удержат Ваше Младшее Высочество от выбора подобного курса»; но чувства достоинства и долга Его Младшего Высочества не могли удержать его от выбора какого-то ни было курса. Однако, если сказать ему (к примеру): «Увы, в настоящее время на счету Вашего Младшего Высочества в Казначействе осталась одна-единственная копперка. Тем не менее, если Ваше Младшее Высочество сочтёт целесообразным председательствовать на церемониях открытия нового Механического Разводного Моста через Истр и нового Городского Смирительного Дома (несомненно, унылых, как и все подобные церемонии), то, без сомнения, в Департамент Королевской Казны может поступить авансовая субсидия, за счёт Общественных Сооружений»; то можно было им управлять, если и не полностью, то достаточно полно. Во всяком случае, некоторое время.

Следовательно…

— Где он, Энгельберт, где он ?

— Энгли! Ты его задержал?

— « Он »? « Его »? Кого я задержал?

— Малыша ! — в один голос ответили оба чиновника ответили.

— А, Королевский Инфант. Коронный Наследник, — промолвил Эстерхази. — Нет, я его не задержал. Однако, могу вам сказать, в присутствии местных властей, что он ни далеко, ни близко и приближается. Но… почему вы спрашиваете?

В эту минуту они сидели на истёртом старинном парадном крыльце Дворца Попоффа или как там его бы ни называли. Прямо перед ними простирались необозримые виды: не просто голубеющие вдали, но уходящие за пределы голубого, серого и бурого, и даже нескольких неописуемых и, пожалуй что, неописанных цветов.

— Почему мы спрашиваем ?…

— Это такая нелепая история…

Как вскоре поведали доктору, эта нелепая история ещё не закончилась. В ней фигурировал не только Коронный Наследник — кому конституционно воспрещалось жениться на «подданной», потому что, как понимал любой дурак, если бы он так поступил, то мог впасть в Крамолу — мало того, что Коронный Наследник всё равно замыслил подобное, так ещё и «подданная» оказалась замужней; цыганская плясунья, она уже была замужем за цыганским скрипачом-танцмейстером. Более того, она сбежала от него и жила под крылышком (то есть на содержании) мастера-мясника («У него одна из крупнейших лавок на Бычьем Рынке, Энгли»). А что же думал Его Дурачество про такие пустячки? Что всё это просто так. «Любовь не замечает мелочей» — по слухам, утверждал он. Разве любовь не замечала Конституции и двоебрачия? Как видно, ничуть.

— В любом случае, мы собираемся пожениться в другой стране, так что всё в порядке, — заявил Коронный Наследник. Это вызывало желание постучать его красивой и пустой головой о скотовозку.

Оставалось только надеяться, что он, лишь в двух шагах от Престола, поумнеет, когда станет старше — достаточно старше, чтобы принять три короны, которые только и удерживали воедино три страны. Тем не менее, путешествуя под другим именем, царственный остроумец принимал меры предосторожности; а потому, визитница этого вундеркинда была битком набита визитками на имя БИЛЛА САЙЛАСА СНИДА, АМЕРИКАНСКОГО ТОРГОВЦА ДЖЕМОМ И ДЕРМАНТИНОМ .

Поразительно!

Одна из трёх вышеупомянутых стран — Скифия, где, в единственном из государств индоевропейских языков, говорили на современном диалекте готского; другая — Паннония, где говорили на аварском — языке, даже не индоевропейском; а третья — Трансбалкания, строго говоря, вообще не страна и не государство, но конфедерация, народы которой говорили на множестве языков. И каждое из этих государств, стран или наций сильно недолюбливало всех прочих .

Лишь Тройная Корона Тройственной Монархии удерживала их вместе. И наследник Наследника собирался заключить незаконный, неконституционный, непозволительный и абсолютно невозможный брачный не-союз, неприемлемый ни для одного из его народов. Вот так уж.

И, вдобавок, ещё кое-что.

Мог ли Коронный Наследник не знать, что город, где он запланировал свое безумное бракосочетание, а именно Вена, собирается принять Европейский Конгресс — на котором Скифия-Паннония-Трансбалкания попытается наконец исправить почти неисправимые границы — и что после такого С.-П.-Т. станет посмешищем? Не мог. (Разумеется, не мог). Беспокоило это его? (Не нужно глупых вопросов). И, вдобавок , плесневой коркой на этом, изрядно протухшем, пироге — вроде того, как Мария Антуанетта не хотела бежать из Франции, пока ей не соберут инкрустированный бриллиантами дорожный чемоданчик (из-за чего бегство откладывали… а, пустяки, не берите в голову. Вот так уж.), так и Август Сальвадор не хотел отправляться в не-совсем-морганатический медовый месяц без своего гардероба. И, дабы при пограничном досмотре багажа, не обнаружили его расшитое гербами исподнее, он додумался до блестящей — для него — идеи скрыть всё это под Печатью Дипломатической Неприкосновенности. И какому же Неприкосновенному Дипломату принадлежала эта Печать?

Номинальному Личному Представителю Великого Могола.

Вот так уж.

Попофф притащил карты; их сравнили с теми, что привезли с собой фон Штрумпф и Штруввельпейтер. По какой же из паутины дорог (видимо, сплетённой изрядно наклюкавшимся пауком), пролегающих между Беллой и этим пограничьем, Его Младшее (если не сказать инфантильное) Высочество, мог бы предположительно двигаться?

К единому заключению они не пришли.

Попофф явно не смущался показывать, что использует зри-камни; то есть, он повернулся, вопросительно глянул на Эстерхази, который ему кивнул. Для Попоффа этого было достаточно. Фон Штрумпф пожелал убедиться, что здесь не заключается никакое ведьмовство; доктор Эстерхази продемонстрировал ему снятое с одной из княжеских полок печатного вида доказательство, что последний Церковный Собор Истра, крайне порицая обрядовое поедание конины во время церковных праздников «по образу и подобию язычников и проклятых сарматов, на чьи, так называемые, священные места позволительно и даже похвально мочиться»; совершенно ничего не указывает на предмет ясновидения: это вполне удовлетворило фон Штрумпфа. А Штруввельпейтер припомнил, что он «как-то что-то про это читал, во французской или немецкой газете — страсть, какие учёные эти французы и немцы, не так ли, Энгельберт?» — и это вполне удовлетворило Штруввельпейтера. Так что Попофф снова раскрыл свои зри-камни. Псалманаццар . И Агаг .