Больше не сказав ни слова, Лале бережно посадил её за полу плаща, подхватил мешок и выбрался из кибитки.

Теперь мир для Ольжаны сузился до размеров закоулка чёрной ткани, пахнущей сыростью, лошадью и травяными порошками, но и эти запахи она узнала не сразу. Вокруг то грохотала гроза, то звучали редкие шаги и неразборчивые разговоры, а потом потянуло ладаном – похоже, в монастыре до сих пор шли ночные бдения. Ольжана различала неровный стук, с которым трость Лале опускалась на каменные плиты, и боялась, что выскользнет при шаге, – как тогда Лале выкрутится? Утром они рассуждали о том, чтобы Ольжана осталась в мешке – на её взгляд, так было бы безопаснее, но Лале решил, что она может задохнуться.

Да уж, он взял на себя слишком много. Так, будто на самом деле мог её уберечь – Ольжана в это не верила; зря она допустила такое.

Пальцы Лале скользнули за полу плаща, вытянули Ольжану из широкого прошитого кармана. Мир вокруг зарябил – вокруг было по-прежнему темно, и Ольжана различала лишь очертания стен, подсвеченных особым лиловым оттенком, который улавливал птичий глаз.

– Превращайтесь, – сказал Лале негромко. – Здесь безопасно.

Ольжана ударилась об пол и чуть покачнулась, чтобы устоять на ногах, – Лале придержал её за локоть.

Она осмотрелась. Оказалось, что они с Лале стояли в тёмном алькове – арочной нише в стене. Впереди тянулась длинная галерея, совершенно пустая. Ольжана разглядела, что одна из стен была замещена чёрными решётками: галерея, как мост, нависала над нижним ярусом, и сквозь решётки можно было увидеть, что происходило внизу.

А внизу действительно шли ночные бдения. Пахло благовонным дымом и ладаном, раздавалось бархатное многоголосие, читающее стихиры. Мелькали пятна света – юркие, золотые, от церковных свечей.

Ольжана попятилась глубже в альков, точно её могли заметить, хотя и понимала, что мрак играл им на руку.

– Почему здесь? – Она судорожно вздохнула. – Я думала, это какая-то комната. Где нас не увидят.

– Потому что, – ответил Лале тихо, – у нас здесь встреча. – Он закрыл собой выход из алькова. – Ждите. И не беспокойтесь.

– Я всегда беспокоюсь.

Лале пододвинулся ближе, наклонился к ней.

– Вы не можете появиться из ниоткуда при человеке, который будет нам помогать. Понимаете?

– Понимаю. – Ольжана ковырнула пол носком башмака. – Не совсем дура.

Она выглянула из-за плеча Лале на пляску медовых огней. Не появится ли кто-то в их свете?

«Манес кату патеро-ори», – выводили внизу мягкие низкие голоса, будто бусины катались по шёлку. Похоже, это был иофатский: что-то в прославление Дланям.

– Вы сегодня не моя родственница, госпожа Ольжана. – Из-за тесноты алькова Лале сказал ей это почти в висок.

– А кто?

Ту о са-акрес. Это «сакрес-с» звучало шипяще, как волна, набегающая на берег в тачератском порту. Огни на стене замельтешили быстрее.

– Просто девушка, которой я помогаю убежать от… скажем… её нежеланного жениха.

Ольжана нахмурилась.

– То есть привозить в монастырь незамужнюю девушку лучше, чем свою родственницу?

– Брат Клод знает, что у меня здесь нет родственников. – Лале поправил сползшую с плеча лямку сумки. Прислонился к стене. – К тому же лишь что-то исключительное могло заставить меня привести вас сюда. Я ведь не остановился с вами на постоялом дворе, правильно? И этим «что-то» будет ваш жених. Он богат и влиятелен, вы боитесь его, я боюсь за вас, поэтому и решил хоть на время спрятать вас в монастыре.

А-аб, – затянули голоса внизу, – аб игне-ерто. Голоса отдавались гулом, охватывали пространство от пола до полукруглого потолка, вторили друг другу и шептали многоязыковым церковным пламенем. Всё вокруг звенело, пело и переливалось, и если бы стихиры могли изгнать из человека скверну, то от такой мрачной красоты чары бы уже давно улетучились из тела.

– А почему вы мне помогаете? – спросила Ольжана. – Ну, на всякий… если придётся рассказывать… потому что преисполнены доброты?

– Вроде того. – Казалось, Лале изучал трещины в каменной кладке алькова.

– И брат Клод поверит, что меня ищет богатый влиятельный мужчина? Меня? – Ольжана выделила это голосом так, как могла: едва слышно. – Почему бы ему просто не найти себе другую?

Лале повернулся к ней.

– Он – горячая голова, а вы его оскорбили.

– Чем же?

– Связью с монахом. – Лале дёрнул плечом. – Да, простите. В этот раз придётся так.

Ир-рата, – пели голоса, раскатистые, как гроза, – ир-рата омаль тр-ратар-рум, – и Ольжане казалось, что они завершат ночные бдения на загадочно-зловещей ноте.