Виня во всем идущую из тыла антивоенную пропаганду, он писал в июне 1917 г. Бозелли, что репрессии, проводимые в военной зоне, теряют свою эффективность, если им не соответствуют аналогичные действия, с «энергией и твердостью проводимые на всей территории государства». Он протестовал против «терпимости», с какой в Италии дают безнаказанно распространяться «наиболее извращенным теориям внутренних врагов (т. е. социалистов. — К. К.)», и требовал от правительства репрессий, применяемых «без ограничений со всей силой и энергией»{326}.

На заседании Совета министров, на котором обсуждались эти требования Кадорны, Орландо указал главкому, что было бы «опасным упрощенчеством» объяснять такое сложное явление, как настроение армии, одним только влиянием антивоенной пропаганды{327}. Он упорно уклонялся от проведения в жизнь мер, которых требовал Кадорна (в частности, от роспуска ИСП), и отношения между ним и верховным командованием становились все более напряженными.

И этот генерал, стремившийся установить во всей Италии такой же жестокий режим, какой он ввел в армии, стал признанным вождем и кумиром итальянских интервентистов. Они его называли гениальным и «более великим, чем Наполеон», устраивали овации при одном только упоминании его имени, посылали ему восторженные приветствия и телеграммы.

Кадорна, которому занимаемое им официальное положение не позволяло открыто вмешиваться в политическую жизнь страны, пользовался этими телеграммами как средством воздействия на настроение тыла. Отвечая своим поклонникам, он внушал, что «слабость» является изменой не только на передовой, звал к борьбе «против внешних и внутренних врагов» и т. д.

Интервентистские газеты и в первую очередь муссолиниевская «Пополо д’Италиа», печатали откровения Кадорны огромными буквами на всей первой полосе номера, призывали своих единомышленников сделать их известными в каждом городе, каждой коммуне, распространить по всей стране.

Взаимными приветствиями дело, однако, не ограничилось. В июне 1917 г. Муссолини и его ближайшие соратники Пиролини и О. Динале отправились в ставку для переговоров с Кадорной. Речь шла ни более ни менее, как об организации подлинного государственного переворота с участием войск. Переворот предполагалось провести «без заботы о соблюдении конституционных норм» и результатом его должна была явиться смена правительства{328}.

Переговоры об этом велись не одну неделю, и Муссолини и К0 ездили в ставку не один раз. Все это время на интервентистских собраниях раздавались угрозы «обратиться к народу, к улице», выступить против внутренней политики Орландо «во главе всех, кто умеет действовать», и т. п.

Кончилось все это ничем. Кадорна, первоначально согласившийся участвовать в путче, в июне 1917 г., исходя из личных соображений, от этого отказался. Восхваление Кадорны интервентистами, равно как попытки экстремистов передать власть в стране военным, однако, не прекратилось. Эти попытки предпринимались, очевидно, вплоть до разгрома итальянских войск у Капоретто в конце октября 1917 г. Во всяком случае, в декабре того года (т. е. уже после смещения Кадорны) один депутат рассказывал на секретном заседании палаты о «планах поставить во главе правительства генерала, отличного, но подчиненного Кадорне.

Трагедия Италии (т. е. разгром итальянских войск у Капоретто. — К. К.) положила конец ведущим к смуте планам»{329}.

Явилось ли это результатом воинственных призывов экстремистской прессы, или какие-то сведения о закулисных интригах экстремистов просочились в итальянские политические круги, но многие в Италии серьезно опасались в 1917 г. установления военной диктатуры, а депутат Де Феличе Джиуфрида назвал даже позднее «подлинным чудом»{330} то, что Кадорна не стал диктатором Италии.

Он ошибался. Италия 1917 г. не стала еще Италией 20-х годов XX в., и подавляющее большинство итальянских буржуа и политических деятелей еще были в 1917 г. за сохранение парламентской формы правления. И даже среди многих более умеренных сторонников «сильной власти» интриги Муссолини и его друзей встречали осуждение и отпор.

«Эти люди не отдают себе отчета в реальном положении вещей. Они не понимают, что, если не действовать с осторожностью, можно вызвать катастрофу. Если эти одержимые войной выйдут на улицу… в Италии может произойти то же, что произошло в России», — говорил в частной беседе лидер социал-реформистов Биссолати{331}.

Против тех, кто мечтал «об абсурдных государственных переворотах», выступила интервентистская «Коррьере делла сера». Приватные советы «сохранять спокойствие» дабы не вызвать антивоенного взрыва в стране{332}, давал экстремистам и А. Саландра[29] — политический деятель, имя которого неразрывно связано с вступлением Италии в войну (а многие связывали его имя также и с организацией «майских дней» 1915 г.).

Не склонялась в то время к диктатуре и основная масса итальянских промышленников и монополистов. Показательна в этом отношении программа, принятая в июне 1917 г. Ассоциацией итальянских акционерных обществ — одним из ведущих объединений итальянских промышленников, в руководящие органы которого входили многие «киты» итальянской индустрии.