Английские «верхи» пытались уговорить стачечников. Министр труда лейборист Дж. Ходж телеграфировал им, что он «огорчен» забастовкой и просит их вернуться на работу{26}. В телеграмме первого лорда адмиралтейства Э. Карсона говорилось: «Английские матросы верят, что рабочие будут вместе с ними сражаться против общего врага». Лидеры тред-юнионов, в которые входили стачечники (стачка была «дикой» и руководили ею шопстюарды[4]), лично отправились в Барроу и «всячески старались убедить рабочих выйти на работу»{27}. Они распространяли на фабриках листовки с этим призывом, выступали с ним на рабочих митингах и т. п., но безрезультатно.

Тогда министр вооружения К. Аддисон, дав рабочим 24 часа сроку, пригрозил, что, если стачка будет продолжаться, он станет действовать согласно Закону об охране королевства. По этому закону рядовые забастовщики в военной промышленности облагались денежным штрафом, а руководителям стачки грозило различной длительности, вплоть до пожизненного, тюремное заключение. Угроза подействовала, и рабочие вернулись на предприятия.

Стачка в Барроу с первого дня вызвала дружное порицание английской буржуазной прессы. Консервативные газеты называли ее «стачкой предателей» и «стачкой против Англии», а либеральные писали о «тревоге и отвращении», которые вызывает «упорство рабочих».

Реакция газет на угрозу Аддисона оказалась, однако, различной. Умеренно консервативная «Таймс» заявила 3 апреля 1917 г., что «твердая позиция» — это «единственная позиция, какую может занять правительство, если оно действительно хочет управлять». Но либеральная «Вестминстер газет» потребовала 7 апреля «тщательного расследования всех обстоятельств, кульминацией которых явилась стачка».

«Рабочие вернулись на работу с чувством недовольства, столь же острым, как и то, что было у них ранее. Ни мистера Ходжа, министра труда, ни правительство в целом нельзя поздравить с таким результатом», — предупреждала правительство редакционная передовая либеральной «Манчестер гардиан»{28}.

Весь апрель в политических кругах Лондона ходили упорные слухи о повой стачке на военных заводах, на этот раз в Южном Ланкашире, а 4 мая представитель министерства вооружения публично признал в парламенте, что эта стачка идет.

А между тем как раз в эти дни правительство решило наконец провести вызывавшее у него немалые опасения мероприятие — установить новый, более жесткий порядок выдачи брони рабочим военной промышленности, в результате чего не одна сотня тысяч рабочих должна была быть «освобождена» для фронта. Предполагалось, что их места займут рабочие гражданской промышленности, почему-либо для фронта непригодные, на места же этих последних примут малоквалифицированных рабочих и женщин. На английском профсоюзном жаргоне это именовалось характерным словечком «разводнение». Для рабочих, находившихся в армии, «разводнение» означало, что, вернувшись с фронта домой (если им, конечно, суждено будет вернуться), они увидят свои места на производстве занятыми новичками. Английских машиностроителей эта перспектива не устраивала, тем более что сектантски ревнивое отношение к «конкурентам» еще отнюдь не было ими изжито.

Зная, что набор в армию и «разводнение» ненавистны рабочим, английское правительство не раз уже откладывало сроки их проведения в жизнь. 7 мая было последним таким сроком. Готовясь к нему, руководители министерства вооружения не один день провели в совещаниях с руководителями крупнейшего тред-юниона английских машиностроителей (А. С. Е — Амальгамированное общество машиностроителей), добиваясь их согласия на нововведения. 6-го вечером они договорились, и руководители тред-юниона спешно отправили в промышленные центры телеграммы о том, что соглашение достигнуто и стачки быть не должно{29}.

Но стачка вспыхнула. Она распространялась, как огонь по сухой траве, и к десятым числам мая в разных концах страны бастовало уже 200, а по некоторым данным, 250 тыс. человек. Шла знаменитая майская стачка английских машиностроителей, повлекшая за собой остановку множества военных предприятий, серьезно затормозившая производство оружия и боеприпасов{30}.

Конечно, правящие классы, торопясь ее прекратить, обрушили на забастовщиков усиленную дозу демагогии. Ходж и Аддисон, руководящие работники различных департаментов и ведомств, либеральные и консервативные члены парламента, лидеры тредюнионов и их агенты, наводнившие районы, охваченные стачкой, без конца выступали на рабочих митингах, призывая забастовщиков вернуться на работу. Полосы буржуазных газет пестрели аналогичными призывами различных правительственных и общественных комитетов и лиг. Выпускались листовки, организовывались шовинистические митинги. Ораторы клеймили позором стачки в военной промышленности, оставляющие безоружными «наших парней в окопах», и требовали послать всех забастовщиков на фронт. Консервативная пресса называла бастовавших рабочих не иначе как предателями. Либеральная была сдержаннее в выражениях, все более настойчиво подсказывая правительству свои методы разрешения конфликта. «Немного больше свободы и немного больше доверия… вот что нужно, чтобы успокоить волнения, которые при нынешнем положении вещей становятся с каждым днем все серьезней», — заявляла редакционная передовая «Манчестер гардиан»{31}. «Правительство совершило ошибку, угрожая», — писала эта газета два дня спустя, когда Аддисон, не умея совладать с положением, обратился к забастовщикам с той же, что и в дни Барроу, угрозой — ввести в действие Закон об охране королевства.

«Ошибки, допущенные правительством, должны быть исправлены, опасения рабочих рассеяны», — вторила «Манчестер гардиан» другой видный орган либералов — газета «Дейли ньюс»{32}. Утверждения консерваторов о том, что в стачке участвует лишь «подбиваемая смутьянами» и боящаяся призыва молодежь, представлялись либералам дезориентирующими и потому опасными. «В стачку втянуты сливки английского рабочего класса, люди… которые потеряли на войне сыновей и братьев и чьи сыновья и братья сражаются и сейчас… Почему они бастуют? Дело правительства — завоевать их симпатии и доверие», — утверждала «Дейли ньюс»{33}.

Почему они бастуют?

Конечно, было бы неправильно пытаться однозначно ответить на этот вопрос либеральной газеты. Подавляющее большинство забастовщиков еще не шло в своих требованиях далее отмены «свидетельств о проживании» и «разводнения». Но были и такие, которые видели в этом лишь начало. «Некоторые горячие головы вообразили, что наступил «великий день» и что ненавистные им капиталисты… будут сметены наступающей революцией. Русская революция нарушила душевное равновесие этих молодых преобразователей социальной и промышленной жизни», — невесело иронизировала близкая к правительству газета «Шеффилдский курьер»{34}.