«НОВИНКА» КОЛОНИАЛИЗМА

I

Колониализм имеет многовековую историю. Но ни в чем, пожалуй, лживость и лицемерие капиталистического общества не проявлялись так ярко и с такой очевидностью, как в отношениях метрополий с колониями. Примерами величайшего цинизма могут служить все официальные документы, определяющие их взаимоотношения.

Еще на заре колониализма, в XVI в., испанские конкистадоры объясняли свое стремление к захвату новых земель необходимостью обращения туземцев в «истинную веру». Они говорили, будто убивают аборигенов лишь потому, что как «слуги божьи» не могут поступить иначе и предают их в руки неумолимой и кровавой инквизиции только из чувства «священного ужаса, внушаемого идолопоклонством»{1}.

В конце XIX в. были составлены две международные конвенции о колониях: Генеральный берлинский акт (1885) и Генеральный брюссельский акт (1890). Подписавшие их государства согласились, говорилось в последней из них, улучшить условия жизни коренного населения Африки.

Между тем человечеству хорошо известны подлинные цели колонизаторов, подвиги «рыцарей цивилизации». Даже буржуазные ученые не могут скрыть правды. «Из прославленных бандитов, — пишет Альфред Деберль, — хотели бы сделать нечто вроде апостолов и видеть в них только ревнителей христианства, веровавших, что похвально и достойно нападать на всякого язычника и убивать его; но нет большей лжи, чем эта! Совершенно верно, что перед сражением они выслушивали мессу и шли резать в сопровождении священников, но это была с их стороны мера предосторожности в виде сохранения установленных отношений с Небом. Единственной их целью — и они никогда не имели другой — было разыскание золота; даже сама центральная власть не имела более благородного двигателя, как корыстолюбие»{2}.

Защитники колониализма часто говорят об объективной неизбежности колонизации вследствие растущей перенаселенности европейских государств. Однако, как отмечал еще Леруа Болье, «испанцы, завладев Америкой, и не думали о ее колонизации… В течение целого ряда веков испанцы не обращали внимания на страны, наиболее удобные для земледельческой колонизации, как, например, Каракас, Гвиана, Буэнос-Айрес. Золото, служившее для них сначала единственной приманкой, не всегда способно было прикрепить их к одному месту, они устремлялись во все стороны, где только надеялись отыскать это золото, но не в качестве европейских эмигрантов, которые, отправляясь на золотые рудники в Австралию, сами принимаются за тяжелый труд рудокопа, но как завоеватели, захватывающие имущество и людей у побежденного народа и принуждающие его работать в свою пользу… В течение целого столетия после открытия Америки не заметно большого переселения из метрополии. В 1546 г., согласно Геррере, в Перу было не более 6000 испанцев. Гомара в своей «Общей истории Индии» насчитывает в Мексике не брлее 2000 европейских семейств спустя довольно продолжительное время после экспедиции Кортеса, а Бенцони полагает, что в 1550 г. во всем Новом Свете было не более 15 000 испанцев… Главный контингент состоял из военных…»{3}

Известный английский ученый Бэкон в статье о колонизации («On plantations»), включенной им в знаменитые «Essays» (1597), писал: «Я предпочитаю, когда колонизуются страны мало или совсем не заселенные, так как иначе это будет не столько заселение области новым народом, сколько истребление старого». И далее: «Золотые и серебряные рудники портят характер людей, и извлекаемое из них богатство, как бы велико оно ни было, не может быть надежным ручательством благополучия. Добросовестный и непрерывный труд — вот, в сущности, величайший источник богатства»{4}.

Но колонизаторы и не думали проводить иную политику в захваченных странах. «Лютый иберийский лев, набросившийся от Геркулесовых Столбов на империи Монтесумы и Атауальпа… и овладевший несчастною Америкой, в течение нескольких веков высасывал из нее все соки» — так определялись результаты многовековой «цивилизаторской миссии» испанских колонизаторов в акте о независимости Боливии 1825 г.

На протяжении веков менялись формы приобретения земель. То их захватывали откровенно кровавым способом, как во времена Писарро и Кортеса, то их якобы покупали подобно Людерицу{5}, то присваивали по «праву» первооткрытия или на основании «воли» местного населения, а нередко во имя «защиты интересов» своих подданных. Приведем несколько характерных примеров.

В 1497 г. английский король Генрих VII отправил экспедицию во главе с Джоном Каботом «во все страны Востока, Запада и Севера… разыскивать и открывать всякого рода острова и страны, заселенные язычниками и до сего времени неведомые христианам». Экспедиция Дж. Кабота открыла Лабрадор. За это Кабот получил от короля 10 ф. ст. Поскольку Кабот снарядил экспедицию за свой счет, все расходы английского правительства и выразились в этой сумме, что не помешало, однако, последнему предъявить позднее претензии ни больше ни меньше как на всю Северную Америку{6}.

В конце 1876 г. английское правительство отправило в Трансвааль Теофиля Чепстона, наделив его особыми полномочиями: в случае необходимости он мог объявить об аннексии страны, правда при условии, «если достаточное число жителей выскажет желание сделаться английскими подданными». Прибыв на место, Чепстон пришел к заключению, что Трансвааль в состоянии дальше существовать только под английским господством, и 12 апреля 1877 г. провозгласил присоединение республики к Великобритании, несмотря на протесты правительства{7}.

Захват Германией Камеруна так объяснялся в подготовленной Бисмарком инструкции от 19 мая 1884 г.: «Чтобы предоставить подданным империи на западном берегу Африки возможность дальнейшего развития и гарантию против вытеснения из завоеванных в отдельных областях позиций каким-либо территориальным захватом с чужой стороны, его императорское величество постановил непосредственно, именем империи, взять на себя защиту немцев и их торговых отношений на некоторых береговых участках»{8}.