Шрифт:
– Ты бы родителей пожалела, Айка… Мама места себе не находит. Плачет. Говорит, ты ее никогда не простишь…
Меня сразу же начинает трясти. Вплоть до зубов. Я не хочу этого знать. Я не хочу чувствовать вину. Не хочу плакать из-за своей невозможности простить. Это даже не гордыня. Я просто не способна.
– Так а ты приветы передавай. Скажи, Айка-балам благодарит за то, что сломали ей жизнь…
Бекир говорит со мной на крымскотатарском. Так, будто это помешает Айдару нас понять. Будто он не в курсе, что меня ему продали без моего спроса. Будто брат мне по-прежнему ближе. А я отвечаю в пику ему громко и не так, как говорили с раннего детства, когда между собой и о сокровенном. Строю стену языкового барьера. Сейчас хочу сделать много-много таких стен.
В ответ на мою фразу Бекир ругается. Сжимает локоть сильнее. Не выдержав, я дергаю руку. Смотрю на него предостерегающе. Не получаю удовольствия, но и прогибаться не стану.
– Это ты кашу заварила…
– Нет. Это ты ее заварил. А хлебать мне.
– А разве не по вкусу тебе каша? Так и не скажешь...
Выдергиваю руку и отступаю. В ушах звенит обвинение.
Поворачиваюсь к Айдару. На душе гадко, но ему я улыбаюсь широко и до тошноты не по-настоящему.
Вздрагиваю, когда за спиной хлопает дверь.
Бекир ушел злой до трясучки. Я тоже теперь разбита. Зато разговор с Айдаром уже так сильно не пугает.
Под его взглядом понемногу успокаиваюсь.
Чувствую слабость, хочу присесть. Обвожу взглядом комнату, натыкаюсь на тот же диванчик, с которого встал брат.
Не сяду. Там сильно пахнет туалетной водой, которую я так любила. А теперь это мой страх.
Айдар по старинной привычке проходит мимо к кулеру. Набирает стаканчик воды, но не ставит на стол, а протягивает. Я беру.
– Рехмет… – Поблагодарив, выпиваю залпом. Он повторяет.
Прокурору явно очень любопытны мои реакции. Не знаю, зачем, но он не отвлекается, не отводит взгляд.
Когда произносит:
– А ты не щадишь… – Я даже в ступор впадаю ненадолго. Хочется в ответ спросить, пощадили ли они меня? Но бессмысленно.
Пожимаю плечами, улыбаюсь, пусть и очевидно, что он моей легкости и не верит. У самого уголки губ точно так же наигранно дергаются вверх и снова становятся ровными.
– Вы только заметили? – Защищаясь, иду в нападение. Но мой апломб не берет прокурора. Он всё для себя понимает за пару молчаливых секунд. Как именно интерпретирует – я никогда не узнаю.
А когда смаргивает, смотрит уже по-новому. Как было поначалу. Как будто просто забавляю.
– Да нет. Сложно не заметить. Кроткая такая, а потом раз – и вспышка.
– А вы не доводите... – Произношу и сама же пугаюсь. Но это внутри. А глаз не отвожу. Айдар тоже.
– Похоже, действительно не стоит.
Мы разрываем зрительный контакт одновременно.
Айдар подходит с моим стаканчиком к мусорной корзине, а я реагирую кивком на его негромкое:
– Присаживайся.
Игнорирую диван. Не хочу чувствовать себя жалкой, утопающей в его мягкости девчушкой, которой больше всего в жизни важно прикрыть от мужа коленки. Сейчас проговариваю это описание про себя и действительно противно.
Сажусь на кресло, забрасываю ногу на ногу, ткань скользит вверх, ну и хорошо. Заталкиваю поглубже стыд. Это делать легче, когда в крови бурлит адреналин.
Провожаю взглядом своего прокурора до рабочего места.
Обидно, но мой пакет он пока так и не открыл. Не проявил интереса.
Убеждаю себя, что это не моя проблема. Я делаю предложение, а пользоваться ли им – пусть решает сам. Но ноздри и нервы всё равно щекочет распространяющийся по кабинету запах еды. Вкусно. У самой слюнки текут. А Айдар набрасываться не спешит.
– Ты дом нам не сожгла? – Вопрос Салманова звучит так неожиданно, а я настолько взведена, что просто улыбаюсь. Это издевка или что?
– Откуда такие мысли? – Даже предполагать не хочу, поэтому спрашиваю.
Айдар покачивает головой. Имеете в виду, что от меня ожидать можно чего-угодно? И я искренне про себя отвечаю: вы даже не представляете, насколько…
– Могла бы домой вызвать. Я бы приехал. Как и у всех, час на обед у меня есть…
Господи, как тепло… Перед глазами мелькают картинки. Чувствую себя глупой. Но откуда я знала, что так можно?
– Мне не сложно было к вам… К тебе, – поправляю себя же, ловя легкий укор во взгляде. Айдар кивает, но к еде всё равно не тянется.
Я смахиваю волосы с плеча, запрокидываю голову на пару секунд и двумя покашливаниями прочищаю горло. А когда возвращаю в исходное положение, ловлю взгляд на ключице. Мои чувства не совсем безответны. Я ему нравлюсь. Иначе замуж не взял бы. Иначе серьезно не относился бы. Но, видимо, не настолько, чтобы за меня бороться. Даже с воображаемым Митей.
Это сверлит дырку в груди. В детстве я мечтала именно о такой любви – чтобы меня добивался мужчина. Но взрослость моя совсем не такая, как думалось…