Шрифт:
Все, на что падал его внимательно-беспокойный взгляд, хранило невидимые следы… ступеньки, на которые множество раз ступала ее нога… перила, за которые держалась ее рука… стена, по которой она, сбегая, любила проводить пальцем…
Впрочем, если бы ступеньки, перила и стена умели говорить, они могли бы рассказать кое-что и о нем…
Вот и пятый этаж… Ипатов постоял, отдышался и потащился дальше… Теперь уже немного… Последних два лестничных марша… сорок две ступеньки… по двадцать одной, как он сосчитал, в каждом…
Любопытно, случайное ли это совпадение или строители полагали, что число «двадцать одно» принесет им удачу? А может быть, бывший домовладелец сам установил, сколько сделать ступенек? Возможно, именно он, а не строители, был заядлым картежником, любителем перекинуться в «очко»?
Знала ли она, что под ногами у нее счастливое число ступенек? Во всяком случае, она никогда не говорила ему об этом. Или он позабыл? Вряд ли: уж очень запоминающаяся, многообещающая деталь. Почти такая же, как лестничный вальс…
Гм… выходит, что лестница уже лет сто, не меньше, с каменным постоянством сулит всем без разбора счастье?
Сулила строителям, сулила домовладельцам, сулила жильцам, которых сменилось здесь не одно поколение. Сулила ей — и сулила ему…
Только что из этого вышло?
Ну, с ним все ясно. О ней же ничего не известно. Если не считать тех же неясных и зыбких слухов…
Также, наверно, и ей ничего не известно о нем. Он бы многое дал, чтобы знать, какое место занимал… занимает он в ее… нет, не жизни, а воспоминаниях. Думала ли, интересовалась, где он, что с ним?
И не ожидает ли обоих разочарование при встрече? Да и нужна ли им эта поздняя встреча?
А не лучше ли, пока он не заявит о себе на шестом этаже, повернуть назад, вообще отказаться от поисков? Сказать ребятам, что не нашел? Им даже в голову не придет, что он соврал…
И тут Ипатов почувствовал легкую боль под ложечкой, совсем легкую боль…
В мгновение ока стол со всем недоеденным и недопитым придвинули к стене, освобождая место для танцев.
С первых же звуков музыки, еще не уяснив для себя до конца, что это — вальс-бостон или танго, Ипатов оказался перед Светланой. Но танец уже был обещан Альберту, который в это время спокойно и уверенно пробирался к ним между танцующими.
«А следующий?» — заторопился Ипатов.
«Следующий — тоже», — ответила Светлана, кладя руку на плечо своего красивого и элегантного партнера.
Обескураженный Ипатов отошел в сторону. Там молчаливо и сердито простоял он несколько танцев. Успокаивало лишь то, что у Светланы не было постоянного партнера. Она танцевала то с Альбертом, то с адъютантом, то со своим Толей. С последним явно охотнее, чем с другими. Но тот часто выходил покурить, а поэтому ее все время перехватывали друг у друга адъютант и бывший солист ансамбля.
Трудно сказать, сколь долго подпирал бы стену Ипатов, если бы Вальке Дутову вдруг не пришло в голову объявить дамское танго.
Сразу же к Ипатову подскочила рыженькая:
«Вы танцуете?»
«Через пень колоду», — буркнул он.
«Давайте, тогда я вас поведу!» — решительно предложила она.
«Ну, не настолько плохо», — возразил он, обнимая ее за плотную талию.
И она уже не отпустила его. Всякий раз, когда он потом собирался подойти к Светлане, рыженькая опережала его:
«Идемте танцевать!»
И он шел с ней…
Чтобы Светлана — не дай бог — не подумала, что он увлекся другой, Ипатов всем своим видом показывал, что та его совершенно не интересует и танцует он вынужденно. Но вскоре до него дошло, что он нравится рыженькой. Она откровенно завлекала его: то склоняла ему на плечо голову, то встречала и долго не отводила взгляд. Раньше, когда они сидели за столом рядом, она говорила не умолкая. Теперь же она почти не размыкала уст, а если и отвечала, то односложно. И вдруг Ипатов заметил, что она совсем недурна. Темные, слегка подведенные брови, кошачьи зеленоватые глаза, обильные веснушки на широком носике скорее красили ее, чем портили. К тому же танцевать с ней было приятно. С каждым танцем он все больше терял голову от близости ее ладного и послушного тела, защищенного лишь тонкой и легкой шелковистой тканью. И все же Ипатов ни на минуту не забывал о Светлане. Та же, в отличие от рыженькой, держалась весьма благопристойно: не прижималась, не висла, но и не отодвигалась ханжески от партнера, когда их в танце прижимало друг к другу. Ипатов нет-нет да и встречался с ней взглядом — она поглядывала на него с любопытством. И он не столько рассудком, сколько интуицией почувствовал, что находится на верном пути. Возможно, это и побудило его в конце концов притвориться, что он ох как увлечен рыженькой!
В какой-то мере так и было. Даже когда, натанцевавшись, рыженькая вдруг сказала: «Ну и жара! Пойдемте отсюда!» — он тут же потащился за ней в прихожую. Здесь стоял полумрак. Они присели на низкую скамеечку, на которой, по-видимому, чистили обувь. Это был славный, спрятанный между вешалкой, вздувшейся от пальто и шинелей, и кафельной печкой закуток. Там, в большой комнате, когда они танцевали, он ни о чем ее не спрашивал. Даже не поинтересовался, как зовут. Она ворвалась в его жизнь на правах третьего лишнего и на другое отношение, естественно, рассчитывать не могла. Ипатова волновало в ней лишь то, что волновало бы любого — влюбленность и податливость. А вот сейчас его вдруг заинтересовало, кто она и откуда. Оказалось, что ее зовут Жанна, что она студентка второго курса Института инженеров водного транспорта. Когда-то перед самой войной она вместе со Светланой ходила в музыкальную школу. Отвечая, она неотрывно смотрела на Ипатова. И он хорошо понимал: стоит ему только клюнуть на ее откровенное кокетство, как на Светлане придется поставить крест. Ради чего? Ради этой неожиданно свалившейся ему на голову девицы, о существовании которой он еще два часа назад и не подозревал? Но ее взгляд был неотступен, обещал многое. Ипатов чувствовал, что он уже не в силах бороться с собой. К тому же он был пьян, здорово пьян. И он сказал себе: «Только один раз поцелую, только один раз. Просто так. Чтобы проверить…» Что проверить? Долго думал и наконец надумал: во-первых, как она на самом деле относится к нему, а во-вторых, насколько он еще может нравиться женщинам? В конце концов, после стольких месяцев примерного поведения — зубрежек, библиотечных бдений, поисков заработка — он снова хочет ощутить себя мужчиной. Мужчиной и только! Он неловко повернулся к Жанне, и они смешно разминулись лицами — его поцелуй пришелся ей в самое ухо. Он смутился и тут же решил исправить положение. На этот раз он без задержки отыскал губы девушки, и они долго, очень долго не отпускали его — у него даже перехватило дыхание…