Регина сидела и смотрела на своего возможного будущего начальника. Молчала, потому, что не знала о чем говорить. Оправдываться не хотелось, что-то объяснять не имело смысла. Вдруг навалилась такая усталость, что захотелось домой, в уютное большое мягкое кресло, укрыться мохнатым пледом, рядом поставить чего-нибудь погрызть, и книжку. Она вспомнила свою детскую подружку. Когда у той портилось настроение, она выдавала самые невероятные рецепты по его поднятию, но все они заканчивались традиционным — «и мороженку». А у Регины вместо «мороженки» всегда была книжка. Смешно и немножко грустно. Регина даже не заметила, когда она начала попивать через трубочку какао и черпать крошечной ложечкой взбитые сливки. Оказалось очень вкусно. Не сладко, вовсе не сладко, а вкусно. И губы расплылись в улыбке.

Алексей Александрович не мог избавиться от напряжения. Когда ехал за Региной, оно висло на плечах, мешая вздохнуть полной грудью. Иррациональное чувство надвигающейся беды мешало. Ведь знал, что она в кафе, жива, здорова, может быть немного напугана или встревожена. Не ранена, не страдает, у нее, по большому счету, все должно быть нормально. Только откуда эта тревога? На светофоре торопил секунды. Когда подъехал, спешил войти в кондитерскую, торопился-торопился, пока ее не увидел. Она действительно была в полном порядке, по крайней мере, явных признаков нездоровья или последствий волнения он не заметил. Как только ему улыбнулась, все напряжение исчезло. Как любил говаривать дед, его, наконец, отпустило.

Странные все-таки бывают ситуации. Сидят двое за столиком в крохотном кафе, жуют какие-то вкусности, жмурятся от удовольствия и молчат. Попивают из чашек и молчат. Смотрят друг на друга и молчат. Молчание не тяготит. Оно помогает. Но не всем. Нужно уметь правильно молчать. Не все этому искусству обучены, а кто-то вовсе не понимает ценности молчания. Жаль. Молчание о многом может сказать. Оно может многое продемонстрировать. Вот и сейчас эти двое молчали. Каждый думал о своем или не думал ни о чем. Вообще.

Наконец все было съедено, все выпито, счет оплачен.

— Идем? — Он протянул ей руку.

— Да, уже давно пора. Ведь обещала быть на месте в четыре, — в ответ подала ему свою.

— Кому обещала? — Не сводя с нее глаз, так и шел, глядя только на нее.

— Ребятам своим обещала. Наверное, меня уже потеряли. Здесь им тортик купила. Они такие милые. И сладкоежки в придачу.

Он наконец-то очнулся, и на самом выходе положил ее руку на сгиб своего локтя и нарочито медленно повел по улице.

— Хотел на тортик напроситься, но боюсь, не справлюсь после бисквитиков. Но было вкусно.

Соглашаясь, кивнула:

— У меня сегодня день детских воспоминаний. Моя подружка частенько после сладкого просила у мамы солененького огурчика или кусочек селедки.

— А я бы и вправду от селедки сейчас не отказался! — И они дружно засмеялись.

Доехали быстро и без происшествий. Только вошли в здание, как у Регины зазвонил телефон.

— Регина Александровна, а мы опаздываем, — голос Тошки был виноватым и каким-то не таким, как обычно, что несколько встревожило.

— Не критично, приезжайте уже. Я жду. У вас все в порядке?

— У нас? Ну, как бы, почти… да.

— Информативно! Приезжайте.

— Ага! Мы быстро!

А женщина стояла на набережной, у реки, и твердила как мантру:

«Хочу быть богатой и знаменитой!».

В кабинете сидели трое мужчин, а один стоял, прислонившись к стене у входа.

— Не томи, — Алексей Александрович внимательно смотрел на Степана. Тот крутил в руках стиплер и молчал.

— Кто с ним работал? Степ, чего молчишь?

— Его Марина допрашивала. Короче, нарик, стадия последняя. Деревенский, морда привлекательная — это он осознавал с детских лет. Окончил школу, поехал в город, взяли на работу в стрип-клуб. Думал, что все клево, бабло попрет косяком, а там, оказывается надо пахать почище, чем в поле.

Степан поклацал стиплером и продолжил:

— Утром подъем в шесть, получасовая пробежка, контрастный душ, легкий завтрак, тренировка плюс репетиция до двух. Потом часовой отдых с обязательным сном, плотный обед, косметические процедуры, где депиляция во всех возможных местах — это отдельный разговор, потом разминка перед работой, одеваемся и к шесту. Или на помост. Зарплата более чем скромная, он-то рассчитывал тыщ на сто не меньше, с его-то красотой, а его быстро обломали. Думал, что полные трусы денег насуют, и будет он на «Бентли» рассекать.

Алексей Александрович брезгливо фыркнул.

— А его в массовку поставили, на разогрев. Короче не оценили, не оценили. А тут еще коллеги начали наезжать, мол, из-за тебя только терпим лишние никому не нужные тренировки, а ты болван деревенский даже не стараешься. Ну и устроили ему темную, малость рожу смазливую отрихтовали — попал в больничку. Там все подшили, подлатали и приглянулся он врачихе. Она пожалела его, очень своеобразно «пожалела»: на дорогой алкоголь и наркоту подсадила. Раз в две недели устраивала ему праздники, где красивые девочки и мальчики свальным грехом баловались. И все-то ему нравилось. Только в один прекрасный день, позвала врачиха этого красавца и сказала: «Вот тебе машинка, денежка и крутой прикид. Будешь ездить по клубам, и клеить тех, кого укажу. Привезешь в дом — респект и уважуха. Провалишь задание, будешь неделю трудиться на сексуальной ниве у «сынов неба».