– Все в порядке!
– ответил я, снимая снаряжение и присаживаясь к столу, - даже лучше, чем предполагал.

– А мы то беспокоились! Решили, если через час не подъедешь, посылать на розыски.

– Ты, Григорий Иванович, может быть, чайком напоишь с дороги?-спросил я у Секарева.

– Можно заказать...

– У нас в своей хате все подготовлено, - перебил Шабанов, - есть и чай, и завтрак. Хозяйка с самого рассвета старается. Попьем дома, а то она обидится.

– Дома так дома.

– Вы нас, товарищ полковник, не томите, расскажите, что вы узнали в штабе,-попросил Иноходов. Я сообщил все по порядку.

– Раньше чем через неделю в бои не вступим, - сказал Секарев.
– Денька три будут подтягиваться наши эшелоны, а затем, при всех условиях, дня три четыре дадут на изучение обстановки и на подготовку.

– Так и полагается, - поддержал Секарева Иноходов.
– По уставу на подготовку к бою отводится: комдиву - два дня, комполка - один день, комбату с комротами - один день; итого четверо суток.

– А вы не особенно-то рассчитывайте, - умеряет восторженный пыл друзей Шабанов.
– На войне все бывает: думаешь одно, а получиться может другое.

– Ну, уж вы, товарищ комиссар, все берете под сомнение, - недовольно ворчит Иноходов.
– Обещали же комдиву в штабе фронта!

– Нет, товарищи, обещать мне ничего не обещали, - сказал я, - там только соглашались с моими доводами.

– Это одно и то же. Если соглашались, значит, дадут, - уверенно говорит Иноходов.

– Будем надеяться.

Заглядывая несколько вперед, скажу: предположения наши не оправдались. В бой пришлось вступить при неблагоприятных условиях, без должной ориентировки и подготовки, не через неделю, а через три дня, когда большая часть дивизии находилась еще в пути. Но в то утро мы были вполне уверены, что дела наши пойдут нормально, по уставу, и мы сможем своевременно подготовиться к боям.

В последующие ночь и день прибывшие части выдвигались в новые районы. Раскисшие полевые дороги изматывали силы.

На станции Дворец и Любница не поступило ни одного эшелона: Бологое бомбила фашистская авиация, и там образовалась пробка.

На второй день, как только наши части, прибывшие из фронтового тылового района, передвинулись в армейский район, дивизия по распоряжению начальника штаба фронта была передана в состав 11-й армии генерал-лейтенанта В. И. Морозова. Я решил в первую половину дня продолжать ознакомление с новым районом и станциями выгрузки, а к командарму с докладом о состоянии дивизии явиться во второй половине дня.

Вместе с адъютантом я выехал на станцию Любница. Это была наша конечная станция: дальше на запад все станции от Лычково до Руссы находились в руках противника,

Уже при подъезде к станции чувствовались близость фронта и напряженность недавних боев. Большинство станционных построек было разбито, железнодорожные пути исковерканы.

В полуразрушенном вокзале меня встретил незнакомый майор.

– Товарищ полковник!
– обратился он ко мне.- Вы командир дальневосточной дивизии?

– Да.

– А я из оперативного отдела штаба армии. Меня направил сюда начальник штаба наблюдать за выгрузкой и сосредоточением вашей дивизии, а заодно встретить вас и передать распоряжение.

Майор вынул из своего планшета конверт и протянул его мне. "Сегодня 22.9.41 в 19.00 вам надлежит прибыть в штаб армии для доклада командующему о состоянии дивизии", - говорилось в предписании.

– Вы не знаете, смог бы командующий армией принять меня пораньше, скажем, часа в три - четыре дня?
– спросил я.

– Нет. Он к двенадцати выехал в штаб фронта и едва ли скоро вернется.

– А до вашего штаба далеко?

– Километров пять, прямо по шоссе, в Семёновщине.

Майор сказал мне, что час тому назад ему удалось переговорить с комендантом станции Валдай о наших эшелонах. По мнению коменданта, раньше следующей ночи ожидать прибытия войск нельзя. Поблагодарив за сообщения, я попросил майора доложить начальнику штaба армии, что в Семеновщине буду своевременно. Майор поехал к себе в штаб, а я продолжал рекогносцировку.