Может быть я не предала бы этому рассказу большого значения, мало ли девушек погибло в те лихие годы, но, когда я услышала вновь имя Зотова Екатерина Ивановна, то чуть не потеряла сознание. Эта девушка вероятней всего была моей племянницей, возраст, имя, фамилия неимоверно совпадали и после расспросов выяснилась, что это действительно это моя племянница и она мамка, так на воровской фене именовали женщин, родивших в лагере ребёнка.

В канун нового 1953 года, у Екатерины, завязался нешуточный роман с местным режимником, красавцем грузином – «кумом», как его здесь называли и неожиданно забеременела. К концу года она родила в Тайшете ребёнка. Роды прошли благополучно, мальчишка родился здоровый, но крикливый и с незначительным дефицитом массы тела. Имя отца ребёнка так и осталось неизвестным, подруга, помявшись, сказала, что это кто-то из администрации лагеря, но его имя Екатерина назвать отказалась и хранила молчание вплоть до трагического случая.

Лишь однажды, один единственный раз, в минуту редкого откровения, она с надрывом в голосе пожаловалась ей, – Елизавета, милая, даже находясь в этом нечеловеческом аду, я уже догадывалась, что у меня осталось очень мало времени и с годами мне, до умопомраченья, до боли в сердце, мне, молодой женщине, не познавшим себя в достойном материнстве, хотелось горячей любви, хотелось о ком-то заботиться и до безумия захотелось ребёнка – существа, самого родного и близкого, который продолжит мой род и за которого мне не жаль будет отдать жизнь. Они обнялись и вдруг, как по команде, эти две, не сломленные невзгодами, стальные духом девушки, навзрыд заплакали. В лагере Елизавета её всегда поддерживала и при случае, всегда помогала скудными продуктами.

В те суровые дни, когда на улице метёт сумасшедшая пурга и мороз выше пятидесяти, на работу их не водили и все узницы, запертые в бараках, вспоминали своих детей, семью и свою жизнь на воле. Разоткровенничалась и Катя, она, задумчиво теребя ватную подушку, оглядываясь по сторонам, с горечью произнесла, – Знаешь Лиза, – страшно не родить, страшно подумать, что ждёт этого ребёнка в будущем. Теоретически, отбыв срок, я имею право забрать своего ребёнка, при условии, что ребёнку не исполнилось три года на момент освобождения матери. Но это теоретически, а в действительности, после трёх лет ребёнка у меня изымут и отправят в детский дом, в какой – мне об этом никогда не сообщат. Меня скорее всего, после рождения ребёнка, как правило, лишат родительских прав, и даже отбыв срок, я не смогу восстановить свои материнские права. Условия в детдомах сейчас очень ужасные: дети умирают от голода и холода.

–– Катюша, мне не надо рассказывать, что такое детдома в СССР, – обняла подругу Елизавета, – я сама, пару десятков лет назад, испытала это на себе, правда, я не была рождённой в неволе, но мне хорошо известны судьбы детей, рождённых за колючей проволокой. Дальнейшая жизнь у этих детей складывается тяжело и непредсказуемо. Детей врагов народа, круглых сирот в детдомах не жалуют, ежедневно избивают, отбирают у них еду, а ночами насилуют, не взирая на возраст. Да что я тебе рассказываю, мы с тобой сами прошли в детдомах эти круги ада.

–– Нет Елизавета, самое страшное не это, в детдомах будут методично ломать ребёнка идеологически и грубо ломая через колено, будут крушить неокрепшую психику и настраивать против нас, якобы не путёвых родителей. По прибытию в детдом сразу поменяют фамилию, заставят отказаться прилюдно и осудить родителей, внушая, что они были врагами советской власти. Если малыши – эти ещё не до конца поймут это, но вот школьникам будет совсем тяжко, им настоятельно будут рекомендовать забыть своих родителей, сторониться их, испытывать стыд и нетерпимость и даже ненавидеть – ведь вождь советского народа никогда не ошибается. Лиза, если со мной что-нибудь случится, дай слово, что ты моего ребёнка не бросишь и найдёшь его где бы он не был? Елизавета такое слово дала.

– Да, дела, – я лишь сокрушённо покачал головой, – вот где истинный Освенцим!

– Мамочек от работы освобождали только непосредственно перед родами. В случае рождения живого ребёнка, кормящие матери получали для новорождённого несколько метров чистой белой ткани для пелёнок, усиленную пайку хлеба, три раза в день примитивные щи из белой капусты или из прошлогодней брюквы, иногда их баловали рыбными отходами со стола надзирателей.

– Но ведь это неправильно, ребёнок ни в чем не виноват! Почему ему не предоставляли полноценное питание?

– Новорождённый не считается заключённым и его не обязаны ставить на довольствие, однако, по неписанному правилу, ему иногда выписывался неплохой детский паек. Баланда для мамочек, в период кормления, как правило, становилась гуще – должно же быть молоко у матери. Матерей каждый день под конвоем сопровождали к детям для кормления, а если попадался сердобольный начальник караула или вдруг он оказывался отцом ребёнка, что было нередко, то матери оставались на ночь с детьми.

Вот после одного такого посещения Катя неожиданно бесследно пропала и за ребёнком смотреть стало некому. Много позже стало известно, что кто-то ночью шагнул в запретку и часовой на вышке попросту его застрелил. Это была, как стало известно из слов Елизаветы, моя племянница Екатерина.

– Страсти-то какие, как можно так просто бросить своего ребёнка? – возмутился я.

– Через много лет, мне удалось узнать из архива МГБ, что местный лепила определил у неё туберкулёз, причём в открытой форме, и чтобы не передавать с грудным молоком ребёнку эту заразу, она решилась на этот отчаянный шаг. Выскажу крамольную мысль, но этот трагический шаг она сделала слишком поздно, ребёнок всё-таки подхватил туберкулёз в легкой форме, но последующие события: горный воздух на берегу Черного моря, отменная еда, сгладили острое течение болезни, оставив лишь в правом лёгком отложения в виде заросших сгустков кальцинатов.