Но когда соседи начали готовить дом к продаже, они стали менять свою крышу. И вот, в начале лета, когда я работал в огороде, услышал, что рабочие, которых наняла соседка, разгуливают по крыше нашего дома. Я поставил лестницу и залез, посмотреть, что там происходит. Оказалось, что рабочим надо было заменить железо на самом краю крыши, и они ходили по моей крыше. Я стал ругаться, чтобы они прекратили, и на этот шум выглянула соседка.

Рабочие прекратили ходить, но им надо было вертолёт, чтобы закончить свою работу. Вертолёта у них не оказалось, и они стали ходить по моей крыше. Я устал от их ходьбы, затащил на крышу стул и уселся на нем, чтобы пресекать следующие их попытки походить по моей крыше. Им было неудобно работать без вертолета, но я не давал им ходить по своей крыше, и пару раз предупредил их, что принесу ствол и буду стрелять по нарушителям своей собственности.

Им некуда было деваться, и они вызвали соседку. Она просила меня полдня, чтобы я разрешил им ходить по моей крыше, но я был против. Так и закончился этот день. Следующий день начался с уговоров и после обеда я сдался, разрешил им закончить работу, но потребовал, чтобы они постелили доски. Они ходили по этим доскам и через день все закончили. Я поднялся на крышу и обнаружил, что они прорубили мою крышу топором в нескольких местах. Нарочно это было сделано, или по неосторожности, я не знаю.

Через несколько дней я услышал какую-то возню на своей крыше. Поднялся по лестнице и увидел соседского сына с каким-то мужиком, которые покрывали слоем какой-то мастики мою крышу. Я начал выяснять, на каком они основании уродуют мою крышу, но этот парень начал провоцировать драку. Пришлось мне слезть с крыши и вызвать полицию. Через полчаса она приехала, и я объяснил, что происходит. В конце я написал заявление, и мое участие больше не требовалось. Полиция попросила этих двух спуститься на землю к ним и начала выяснять, в чем же дело.

Я их больше не видел на крыше, но потом узнал, что моему заявлению был дан ход, и оно разбиралось в суде. Меня не приглашали в суд, но мне это было все равно.

Соседи, наконец, продали этот дом, и я их больше не видел. Этот дом купила молодая семья, которая и до сих пор там живет, с двумя детьми. Через год, как они его купили, я вновь услышал шаги по моей крыше. Новый сосед заклеивал мою крышу каким-то рубероидом. Я подошел к нему и сказал, что это не его крыша, а моя, и почему он чинит мою крышу, без моего согласия. Он слушал мои доводы и упреки в свой адрес, и наконец, понял. Спросил, продолжать ли ему работу. "Конечно, нет", ответил я. Он собрал свои инструменты и спустился в свой двор.

Больше на своей крыше я его не видел. Он понял, что работать на моей крыше без моего согласия нельзя, и я его простил. Конечно, он был молодой, и не сталкивался с такими понятиями, как частный дом и проблемы с соседями. Это он узнал с моей помощью.

Эта молодая семья оказалась лучше, чем прежние соседи – с ними можно найти общий язык и проблем у меня с ними больше не возникало.

Ко мне приближался возраст пятьдесят пять лет, когда я мог рассчитывать выйти на пенсию по полевому стажу – для геологов, которые отработали двенадцать с половиной лет в полевых условиях. Годы шли не спеша, но неумолимо, и вот настало время для отдыха перед путешествием в один конец навсегда.

Надо было начинать собирать справки о своем полевом стаже. Я примерно помнил, где и когда работал в поле, и в один вечер решил прикинуть, сколько его у меня имеется. Отвел под эти записи страницу в записной книжке и стал записывать периоды в моей геологической жизни, когда я работал в поле и жил в палатках. Так как я работал в нескольких экспедициях, то иногда путался, но основную часть я вспомнил и записал.

По моим расчетам, у меня получился срок в двенадцать лет, и это меня радовало. Но мои воспоминания могли обмануть, и я стал рассылать письма в организации, где я работал. Их было много – порядка десяти, и я скоро начал получать из них ответы. С одним я зашел в пенсионный фонд, показал одной даме в окошке, и она, посмотрев на справку, сказала, что для подсчета полевого стажа этого письма достаточно.

Когда получил ответы на посланные мною письма, то полевого стажа в них было маловато, и я задумался. Единственным утешением могло послужить то, что я забыл написать в те геологоразведочные партии, где работал. И пришлось напрячь свою память. Я вспомнил еще две организации, потом достал свои фотографии из большой коробки на антресолях и дело пошло на лад, – в каждых полевой сезон я брал с собой фотоаппарат, и сейчас мне это здорово помогло. На одной фотографии, сделанной в тайге, у небольшой лесной избушки я был с двумя бородатыми геологами – они работали в разных местах: один в академии наук, а второй в экспедиции, из которой меня одни раз уволили по сокращению штатов.

В этой же экспедиции меня чуть не кинули с отгулами, и когда я пришел в отдел кадров выяснить, в чем, собственно дело, начальник отдела кадров начала мне пудрить мозги. Перед этим визитом я почитал трудовой кодекс,– его новую редакцию, и в ответ сказал, что она отстала от жизни, и не знает кодекс о труде, чем ее сильно обидел. Но я в итоге оказался прав, вышел из этой ситуации победителем, но приобрел в лице начальницы отдела кадров недоброжелателя.

Но справка мне была нужна, и я отправился в знакомый отдел кадров снова. Объяснил ситуацию и попросил поднять архивы экспедиции за год, в котором была сделана эта фотография. Копаться в архиве ей было лень, и мне пришлось заходить к ней раза два, но так она ничего и не нашла. Она спросила, в каком подразделении тогда работал, но я сам не знал. В экспедиции было больше полутора десятков геологоразведочных партий, плюс к этому тематические партии, отдельные группы, в общем, было много подразделений, и у каждого был свой архив.