Несмотря на то, что я получил адский удар в спину и знаю, что сломал пару ребер, я игнорирую боль и сосредотачиваюсь на своей маленькой лани.

Я не лгал, когда говорил, что мне приходилось страдать и от худшего. Меня пытали, в меня стреляли и избивали до полусмерти, и это только с учетом моего вступления в Братву. Инициация — это жестокая подготовка к жизни в качестве силовика, чтобы не сломаться под давлением, если тебя поймает враг.

Сегодняшняя ночь — просто цветочки по сравнению с той жизнью, которую я выбрал.

Я сделал это ради своей сестры. Понятия не имею, что случилось с нашими родителями, но мы росли в детском доме, пока Асланховы не спасли нас из этого ада. Так я познакомился с Алеком. Его родители взяли нас с сестрой к себе и дали нам дом. Они стали для нас семьей.

Мистер Асланхов, отец Алека, занимает высокое положение в Братве, контролируя часть Москвы для Виктора Ветрова.

Я присоединился к Братве, потому что хотел защитить Тиану, свою сестру, так же, как мистер Асланхов защищает свою семью.

В конце концов, все, что я делаю, я делаю ради Тианы.

Я стараюсь, чтобы беспокойство не отразилось на моем лице, и еще раз целую свою маленькую лань в висок.

Желая отвлечь ее от паники и страха, а также не дать ей уснуть, я говорю:

— Я открою тебе свои секреты, если ты откроешь мне свои.

Она издает слабый смешок.

— Звучит… как сделка.

Проводя рукой по ее волосам, я борюсь с желанием прижать ее к себе.

Господи, как бы мне хотелось вырваться из этой бетонной могилы и унести ее в безопасное место.

— Я люблю овощи, — признаюсь я.

— Хах, — она почти смеется, но боль останавливает ее. — Ты первый мужчина, которого я знаю, который любит овощи.

— Воспитываясь в детском доме, ты учишься быть благодарным за любую еду, которая может попасть в твой пустой желудок, — рассказываю я ей еще один секрет.

Она откидывает голову назад, чтобы заглянуть мне в глаза, и я чувствую, как между нами проскакивают невидимые искры. Ее брови сходятся вместе, а глаза наполняются состраданием.

— Это ужасно. Мне жаль, что ты так рос.

Я качаю головой и пытаюсь смахнуть пыль с ее лица.

— Твоя очередь.

Она на мгновение задумывается, затем, встретившись со мной взглядом, признается:

— Ты был бы моим первым поцелуем. — Сморщив нос, она поправляет себя: — Ну, мы действительно поцеловались. Вроде того.

Меня пробирает дрожь от шока, и на моем лбу появляется морщинка.

— Почему ты не остановила меня?

— Потому что я хотела, чтобы это был ты.

Удовлетворение наполняет мою грудь, и уголок моего рта приподнимается.

— Почему? Ты меня не знаешь.

Она пожимает плечами и вздрагивает от боли, причиняемой этим движением.

— У тебя великолепные глаза, а голубой — мой любимый цвет.

— Великолепные, — говорю я, думая, что это последнее слово, которое я бы ассоциировал с собой.

— Да. Я могу смотреть в твои глаза часами.

После ее слов наступает тишина, и притяжение, которое я испытывал до взрыва, возвращается в полную силу.

— Ты все еще хочешь поцелуя? — Спрашиваю я глубоким и низким тоном.

Черты ее лица напрягаются, и я могу поклясться, что вижу вспышку грусти в ее глазах, затем она шепчет:

— Пожалуйста. Если мне суждено умереть, то я хочу хотя бы один приличный поцелуй.

Я качаю головой, в моем голосе звучит решимость:

— Ты не умрешь. Только не так.

Ее глаза блестят от слез, и я смотрю на нее, пока притяжение не начинает гудеть между нами, как провод под напряжением.

Тиана — единственная женщина, с которой я нежен. Я отношусь к своей сестре как к сокровищу, которым она и является.

Поэтому дарить женщине нежные поцелуи — это не то, что я делал раньше. Но это первый поцелуй моей маленькой лани.

И, возможно, он будет ее последним.

Прогнав эту мысль, я опускаю голову и завладеваю ее губами.

Они такие же мягкие и пухлые, какими кажутся, и когда мой язык проникает в ее рот, я, блять, целую ее так, словно это волшебным образом исцелит ее.

Когда мой язык касается ее языка, а зубы прикусывают ее пухлую нижнюю губу, я чувствую, как дрожь пробегает по ее телу.