Коп протянул баллончик, словно собрался морить тараканов, сдвинул маску с шеи на лицо, руками в перчатках поправил защитные очки. Пленники, увидев это, один за другим начали втягивать ноги, и через минуту дорога ко мне стала свободна.

Он пару раз подмигнул мне.

— Ладно, ладно, — заговорил я. — Буду сидеть тихо. Не надо меня связывать…

Он сделал пару шагов ко мне, держа баллончик перед собой, словно охотник на вампиров с распятием в руке. А я, как вампир, отпрянул. Весь мир сжался до размеров распылителя на баллончике, крохотного квадратного отверстия с маленьким круглым соплом.

— Пожалуйста, не надо, — пролепетал я. Его палец плотнее прижался к кнопке. Баллончик был в считаных дюймах от моего лица и смотрел точно в промежуток между верхней губой и носом.

— Том, — раздался голос с другого конца автобуса. — Что у вас там за хрень?

Палец охранника застыл на месте. Он сунул баллончик обратно в кобуру на своем бэтменском поясе и развернулся к передней площадке. Там стоял другой коп, постарше, с двумя полосками на плече. Инспектор.

Охранник прошел вдоль всего автобуса к своему начальнику, и между ними состоялся разговор — тихий, но на повышенных тонах. Все глаза в автобусе были прикованы к ним, уши ловили каждое слово. Том стоял спиной ко мне, и я прекрасно видел, как напряглись его плечи. Он явно получал нагоняй. Признаюсь, я даже немного позлорадствовал, однако все-таки еще сильно дрожал от пережитого страха.

Том вышел из автобуса. Инспектор молча, прошагал ко мне, схватил за плечо и поволок обратно к сиденью. А я пытался удержаться в вертикальном положении, семеня, как пингвин, связанными ногами. Он равнодушно усадил меня и ушел, так и не сказал ни слова.

— Лучше бы ты позвонил юристам, — сказал мой сосед.

Мне нечего было ответить. Свет в автобусе погас, взревел мотор, и нас куда-то повезли.

Под рев и тряску автобуса, мчащегося сквозь ночную тьму, девчонка с переднего сиденья извинилась. Самое обидное — ее мама так распсиховалась, что дочери так и не удалось донести до нее хоть что-то полезное. А главной приятной новостью было то, что девчонка — кстати, ее звали Далия — сумела подобрать телефон, выбитый у меня из рук нашим другом полицейским. Она спрятала его к себе в сапог и пообещала вернуть при первой возможности. Я, связанный по рукам и ногам, не слишком оптимистично смотрел на будущие возможности, однако был весьма признателен. Назвал ей свое имя, попросил погуглить и найти мой электронный адрес, сказал, что, если она напишет мне и вернет мобильник, я буду ей премного благодарен.

Путь наш был недалек и проходил не быстро. За окном виднелся только сплошной поток транспорта, в котором часто попадались другие полицейские автобусы. Несколько раз мы притормаживали и стояли очень подолгу, должно быть, часами, а моим связанным рукам и плечам казалось, что прошла вечность. Время от времени меня одолевала дремота, один раз я нечаянно прислонился к парню со сломанной рукой, и он тихонько всхлипнул — это прозвучало даже страшнее, чем громкий вскрик.

На рассвете мы приехали к месту назначения. Ничем не примечательное здание, похожее на склад, без всяких вывесок. Вокруг кишели полицейские. Нас выводили из автобуса по одному, с промежутками в десять-двадцать минут. Наверное, в этом и заключалась «регистрация». Тех, кто не мог идти сам, оставили напоследок. Два дюжих копа вынесли меня из автобуса, точно мешок с мусором, потом вернулись за моим соседом. Я крикнул, что ему нужна медицинская помощь. Они сделали вид, что не слышали.

Никто не спросил, почему мне связали ноги, никто не сделал попытки снять оковы. Меня волоком тащили от одного стола к другому. Сначала усадили на стул перед колченогим столом, и пара сонных копов с потрепанными ноутбуками, во много раз уступающими по крутости милитаризированным гаджетам, которыми владели Тимми и Шрам, сняли с меня отпечатки пальцев, просканировали сетчатку, взяли соскоб изнутри щеки для анализа ДНК, записали мое имя, адрес и номер полиса социального страхования. Я заявил им, что больше ни на какие вопросы отвечать не буду. Потребовал адвоката. Сказал, что хочу в туалет. Спросил, за что я арестован. Я много раз повторял этот стандартный ритуал, но одно дело — репетировать его перед зеркалом в своей комнате, если на меня, как выражалась мама, нападал мандраж из-за риска попасть под арест, и совсем другое — произносить то же самое в наручниках.

Полицейские не реагировали. Их ответы были однотипными: «Еще раз произнесите ваше имя по буквам», «У нас больше нет вопросов», «Позже», «Позже», «Противозаконное поведение и нарушение общественного порядка по предварительному сговору».

Они позвали следующего, а меня приподняли — на сей раз вместе со стулом — и повели снимать отпечатки пальцев.

Потом меня втолкнули под крышу, провели в холодную, ярко освещенную комнату, где раньше, наверное, размещалось складское начальство, раздели донага и обыскали. Хорошо хоть, наручники срезали. Я разминал запястья и лодыжки, восстанавливая кровоток и стараясь не подавать виду, как мне больно. Нас было человек пятнадцать или двадцать, и мы, стоя голышом и дрожа, избегали встречаться глазами. А копы со скучающим видом ходили от одного пленника к другому, обшаривали нашу одежду руками в хирургических перчатках, как будто мы все страдали от неизвестной инфекции. Заглянули нам под мышки, за мошонки, между ягодиц. Ни разу в жизни я не испытывал такого унижения, и оно казалось еще острее от того, как буднично и деловито происходил досмотр. Эти типы не питали к нам никаких личных чувств. С таким же видом работники санэпиднадзора проверяют мясо перед отправкой на рынок.

Удивительное дело: когда стоишь в плену у полиции, голый, дрожащий и напуганный, мысли настраиваются на философский лад. Если бы меня незадолго до этого спросили, как я отношусь к полицейским, схватившим меня, я бы сказал: ненавижу. Они бессердечные трусы, хуже того, предатели рода человеческого, защищают интересы властей и коррумпированных богатеев от простых смертных вроде меня. Я видел их с самой жестокой стороны, видел, как они явились на мирную протестную демонстрацию в обличье суперсолдат из фантастического фильма, видел, как они пускают в ход нелетальное (может быть) оружие против несчастных перепуганных людей и смешивают их с грязью.

Но сейчас, в холодной комнате, стояли друг против друга две группы обыкновенных людей, одни голые, другие в нелепых хэллоуинских костюмах, и ни одной живой душе не хотелось здесь находиться. Мы вопреки своей воле исполняли роли, назначенные нам неким сумасшедшим режиссером под названием «система». Я видел, что все находящиеся в комнате копы охотно свалили бы куда-нибудь подальше, занялись любым другим делом, только бы не торчать здесь. Но им приходилось заглядывать нам в задницы и готовить нас к рассадке по клеткам.