6 сентября 1656 года (до конца фазы ещё девять лет) Шах Джахан внезапно заболел. Поскольку права первородства у Моголов не было, то каждый сын падишаха имел равные права на престол. Ситуация усугублялась тем, что соперники имели почти равные силы. "Дара, старший из сыновей, занимал положение, почти равное положению правителя, поскольку отец избрал его своим наследником. Шах Джахан очень любил его, и, видимо, поэтому Дара совсем не приобрел опыта в делах войны и управления. Шуджа, второй сын Шах Джахана, ленивый по природе, мог иногда проявить большую энергию, но не был способен на длительные усилия. Третий сын, Аурангзеб, был наиболее приспособленным из братьев в этой их борьбе за существование. Хладнокровный, расчетливый, опытный, умеющий вести интриги, он считался среди придворных наиболее сильным из сыновей Шах Джахана и наиболее вероятным победителем в борьбе. Пылкий, ищущий удовольствий, неумный Мурад, самый младший из братьев. Безрассудная храбрость Мурада оказалась бессильной перед хитросплетениями Аурангзеба" (Н.Синха, А.Бенерджи).

В середине ноября 1657 года Шах Джахан почувствовал себя лучше. Однако братская междоусобица зашла уже слишком далеко. В декабре в Ахмадабаде Мурад объявляет себя падишахом, в Бенгалии Шуджа также провозгласил себя падишахом. В марте 1658 года выступил Аурангзеб. С 1659 по 1661 год все братья были им разбиты. Шах Джахан был заточен в крепость Агры, где оставался до самой своей смерти, последовавшей 22 января 1666 года.

На этом, собственно, можно было бы остановиться, ибо имперская история Индии прерывается до того момента, пока в имперский ритм не втянет её четвертая Англия (1761-1905). Однако для поисков Империи важно не только обнаружение имперской ткани времени, но и момент обрыва этой ткани.

Последний год имперского цикла (1665) был отмечен приказом разрушить в Гуджерате индусский храм, а ещё через четыре года Аурангзеб издал указы о "разрушении всех храмов и школ неверных". Таким образом, несмотря на заранее продуманные планы, Аурангзеб не мог приступить к крутым мерам, пока не кончился имперский ритм. "А начинал он с проведения безобидных на первый взгляд реформ, как, например, введение проверки нравов с целью искоренения немусульманских обычаев среди правоверных, наказания за еретические взгляды и т.п. Причем все это касалось только мусульман. Так был восстановлен ортодоксальный ислам. На 11-м году царствования Аурангзеба при дворе была запрещена музыка. Прекратилось совершение индусских обрядов, исполнявшихся во время дворцовых церемоний, как, например, взвешивание правителя на золото, рисование знака касты на теле раджи при вступлении в должность и т.д." (К.Паниккар).

Однако после 1665 года и особенно после 1669-го события принимали все более жесткий оборот. Началась активная кампания по сносу храмов, причем жертвами этой страсти к разрушению явились, в частности, три наиболее знаменитые святыни храмы Вишванатха в Бенаресе, Кешава Рам в Матхуре и многоколонный храм Сомнатха.

Дальше - больше, в 1679 году (всего-то 6-й год восточного цикла) отмененная Акбаром джизия (подушный налог на индусов) была введена во всей империи. В 1695 году всем индусам, за исключением раджпутов, было запрещено передвигаться в паланкинах, ездить на слонах и чистокровных лошадях, а также носить оружие.

"Религиозная ортодоксальность редко бывает совместима с мудрым управлением государства. Введение джизии Аурангзебом имело более разрушительные последствия для Могольского государства, чем отмена Нантского эдикта для могущества монархии Людовика XIV" (Н.Синха, А.Бенерджи).

Окончание имперского ритма было отмечено серией восстаний. В 1667 году неожиданно восстали юсуфзаи, в 1672 году восстание афридиев и хаттахов... "В народе, в первую очередь среди индусского населения, зрело возмущение мероприятиями могольских властей. Массовые по числу участников восстания против Моголов отмечались в центральной Индии, в раджпутских районах, в Пенджабе, но особенно ожесточенно боролись маратхи. Движения отдельных народов, стремившихся освободиться от могольского гнета, свидетельствовали, что у них начало пробуждаться национальное самосознание. Могольское государство стало восприниматься как чужеземный завоеватель, к тому же преследующий их религию. Эти выступления ослабляли империю, но попытки подавить их только усиливали недовольство и ускоряли начинающийся распад государства" (К.Антонова).

"К 1689 году Аурангзеб достиг вершины своего могущества. Северная Индия, так же как и Индийский полуостров, лежала у его ног. Все, казалось, было завоевано Аурангзебом. В действительности же все было потеряно. Это было началом конца. В это время открылась самая печальная и самая тяжелая глава в истории его жизни. Могольская империя стала слишком большой, чтобы ею мог управлять один человек. Враги поднимались со всех сторон. Аурангзеб мог наносить им поражения, но не мог сокрушить их. Аурангзеб столкнулся с вездесущим врагом, с которым ему приходилось бороться всюду - от Бомбея до Мадраса, по всему Индийскому полуострову, враг был неуловим, как ветер, и не было такого военачальника или такого укрепления, захват которого сломил бы его силы" (Н.Синха, А.Бенерджи).

Рушится все, что определяло характер империи, тем более резким падением кажется упадок на фоне блистательной четвертой фазы. "При Аурангзебе деятельность Моголов в области искусства резко прерывается. Несмотря на свое религиозное рвение, Аурангзеб не построил ни одной мечети, которую можно было бы рассматривать как выдающийся памятник искусства. Наблюдается упадок в стиле" (Н.Синха, А.Бенерджи).

Аурангзеб, "скромный в личном потреблении, способный организатор, он много времени отдавал делам управления, вникая во все детали" (К.Антонова). Все признают, что он был старательным и даже талантливым правителем. Однако беда его состояла в том, что он, получив великий политический капитал, накопленный имперским циклом, растратил его на пустое и обрек свое государство на быстрый распад.

"Он был безжалостным и неприятным человеком, а в последние годы своей жизни потерял всякое чувство реальности. Он умел только сокрушать тех, кто противостоял ему, но не умел смиряться... В своем величественном одиночестве, подозрительно относящийся ко всем людям, этот последний Великий Могол на закате своих дней понял по беспорядкам, царившим вокруг него, что его чиновники в действительности лишены инициативы, не способны оправдать доверие и не пригодны для ответственной деятельности и что они лишали его управление действенности, а его армию боеспособности" (Н.Синха, А.Бенерджи).