Шрифт:
Ибо идеалом Грота была безумная езда по прямой, без отклонений, без поворотов, езда одержимая, захватывающая дух, без остановок, ураганный лет паровоза в голубеющие мглой дали, крылатая гонка в бесконечность.
Грот не терпел никаких целей. После трагической смерти брата у него обнаружилось необычное психическое повреждение, проявлявшееся в страхе перед любыми целями, перед всяким обоснованным концом, завершением. Он всем сердцем полюбил извечность стремлений, забвение бесконечных далей — и возненавидел достижение целей, трепеща перед завершающим моментом от испуга, что в этот последний, решающий миг им овладеет разочарование, что натянутая струна лопнет, что он сорвется в пропасть — как Олесь много лет назад...
С тех пор машинист чувствовал невольный страх перед большими и малыми станциями и остановками. Правда, на его маршрутах их было немного, однако они имелись всегда, и время от времени поезд приходилось останавливать.
Станция со временем стала для него символом ненавистного конца, рельефным воплощением очерченных целей путешествия, той проклятой метой, перед которой его охватывали отвращение и тревога.
____________
* Tour-retour (фр.) — туда и обратно.
– 97 -
Идеальная линия дороги распадалась на ряд отрезков каждый из которых был замкнутым целым от пункта отправления до пункта прибытия. Возникало досадное ограничение, тесное, несказанно банальное: отсюда — и досюда. Н: чудесной ленте, вьющейся в бескрайность, образовывались глупые узлы, упрямые петли, портившие разгон, осквернявшие неистовство.
А спасения он пока не видел нигде: согласно природе вещей поезд должен был время от времени сворачивать к этим отвратительным пристаням.
И когда на окоеме уже выныривали контуры станционных построек, вырисовывались красные или желтые ширмы стен, на него нападал неописуемый страх и отвращение, рука поднятая к рычагу, невольно опускалась, и приходилось использовать всю силу воли, чтобы не проехать мимо станции
В конце концов, когда внутреннее сопротивление разрослось до небывалого напряжения, пришла счастлива; мысль: он решил ввести определенную произвольность в очертаниях цели, изменив ее границы и конечные точки Благодаря этому понятие станции, заметно потеряв чет кость, стало чем-то неопределенным, чем-то лишь слеш очерченным и весьма эластичным. Это смещение границ дарило определенную свободу движений, не сковывало безжалостными ограничивающими кандалами. Точки остановок приняв плавающие свойства, превратили названия станции в размытые термины, обретя собственную волю, едва не превратившись в фикцию, и с ними уже не надо было считаться. Словом, станция в таком широком понимании подвергнувшаяся вольной интерпретации машиниста, выглядела теперь не столь грозной, хотя и продолжала оставаться отвратительной.
Ведь речь шла прежде всего о том, чтобы никогда не останавливать поезд на месте, определенном регламент! но всегда отклоняться на какой-то отрезок впереди или позади него.
Поначалу Грот действовал очень осторожно, чтобы не пробудить подозрений железнодорожных служащих; первые отклонения были такими незначительными, что не приме
– 98 -
ши внимания. Однако, желая укрепить в себе ощущение произвольности, машинист старался разнообразить свои действия: иногда останавливался слишком рано, в другой раз с запозданием — колебания отклонялись то в одну, то в другую сторону.
Однако со временем такая осторожность стала раздражать его; свобода выглядела кажущейся, иллюзорной, чем-то вроде самообмана; не тронутое удивлением спокойствие, разлитое на лицах начальников станций раздражало, пробуждая дух противоречия и бунта. Грот раззадорился: отклонения с каждым днем становились все большими, их диапазон рос и усугублялся.
Не далее как вчера начальник движения в Смаглове, седоватый, с вечно прищуренными, как у старого лиса, глазами, странно косился на поезд, который остановился на солидном расстоянии перед станцией. Гроту даже показалось, что он что-то ворчит, показывая рукой в его сторону. Однако все как-то обошлось.
Машинист потирал руки и радовался:
– Все же заметили!
Выезжая сегодня утром из Вротича, он решил удвоить ставку.
«Интересно, — подумал Грот, раскручивая вентили, — в какой пропорции возрастет раздражение этих достойных господ? Можно предположить, что в квадрате расстояния».
Догадка оправдалась. Весь сегодняшний рейс обещал непрерывную череду скандалов.
Началось все в Зашумье, первой большой станции на линии, которую он вознамерился одолеть. Злобно усмехаясь в усы, остановил поезд в километре перед станцией. Опершись на подоконник будки локомотива, Грот закурил трубочку и, медленно попыхивая ею, с интересом всматривался в озадаченные мины кондукторов и бригадира поезда, который не мог объяснить себе поведение машиниста. Несколько пассажиров встревоженно высунули головы из окон, оглядываясь направо и налево, очевидно, предполагая какую-то помеху движению. Наконец прибежал станционный служащий, спрашивая, что произошло:
– 99 -
— Почему вы не подъезжаете к перрону? Ни о каких помехах сигналов не было, все в порядке.
Грот спокойно выпустил большой, плотный клуб дыма и, не вынимая трубку изо рта, флегматично процедил сквозь зубы:
— Гм... правда? А мне показалось, что вы там стрел» неправильно поставили. Да уже и нет смысла подъезжал на этот кусочек: моя старушка слегка запыхалась.
И нежно стукнул по торцу котла.
— Собственно, люди и так уже сами высаживаются Взгляните, пан начальник, — вот один, двое, а там целая семья.
Действительно, истомленные ожиданием пассажиры начали покидать вагоны, и пешком, сгибаясь под тяжестью уз лов и тюков, поспешали к станции. Грот проводил их ироничным взглядом, даже в мыслях не собираясь менять тактик)
Служащий слегка нахмурился и, уступая, бросил на прощание:
— В следующий раз как следует протрите глаза!
Машинист ответил на замечание презрительным молча
нием. Через несколько минут поезд промчался мимо станции, направляясь дальше.
На следующей станции Бржана повторилась почти та же история, с тем лишь отличием, что на этот раз Грот) вздумалось остановить поезд в километре за станцией. И тут машинист тоже настоял на своем и не вернулся к перрон) Однако заметил, что перед тем, как отправиться дальше бригадир поезда несколько минут оживленно шептался о чем-то с начальником станции; по выражению глаз и жестам Грот понял, что именно он был предметом разговора, но сделал вид, что не замечает этого. Выразительным жест служащего в красной фуражке, покрутившего пальцем у виска, лишь рассмешил его. Вскоре он снова мчался ш всех парах, даже не предполагая, что телеграфный аппарат включившийся в Бржане, в это самое время извещает о нем станционное начальство в Подвиже.